— И почему же?
— От скуки. И от нервов. Ты бегаешь где-то, все время занят
чем-то важным и снова пытаешься нас всех спасти, а я ничем не могу
быть полезной, даже если у меня есть палочка. Я даже аппарировать
не умею. Могу только сидеть дома и стараться тебя не доставать.
— Джинни, ладно тебе. Вот увидишь, скоро все наладится. И
спасать никого не надо будет, и я буду меньше бегать где-то. Ну,
или бегать будем мы все, это тоже вариант. Смотри, сколько у нас
тут народу, разве тут может быть скучно?
— А еще мне страшно, — монотонно продолжает она. — Вдруг нам
всем снова придется воевать. Вдруг кого-нибудь убьют. Вдруг кого-то
снова будут мучить. Мы все видели уже достаточно таких вещей.
Достаточно, чтобы бояться.
Мне вспоминается Невилл с его лихорадочной жаждой действия и
железобетонной уверенностью, что Ханна еще одной войны не выдержит.
Наверняка он считал, что и сам не выдержит. Просто позаботиться о
Ханне казалось важнее. Я чуть не говорю вслух «ты прямо как
Невилл». Но вовремя останавливаюсь. Потому что понимаю: она не «как
Невилл». Она действительно такая же. Ведь это она вместе с Невиллом
и Луной была лидером школьного сопротивления — и продолжала им быть
до Пасхальных каникул, даже когда Луны с ними уже не было. И хотя
основной удар и основные наказания Невилл наверняка старался
принять на себя, неизвестно, сколько шрамов я на ней обнаружу, если
присмотрюсь.
У меня в голове тут же появляется множество бестактных вопросов,
вроде: сидела ли Джинни спокойно на Магловедении в исполнении
Кэрроу или тоже выступала, как Невилл? Почему у Невилла, Симуса и у
многих других учеников Хогвартса, которых я видел в день битвы, на
лицах красуются шрамы, а у девушек нет, и значит ли это, что их не
наказывали, или дело только в том, что Пожиратели просто не хотели
портить внешность чистокровных невест шрамами? Сколько
непростительных получила Джинни за время своей учебы, учитывая что
уж на пару-тройку отработок за столько месяцев она не могла не
нарваться, но на самом деле их должно было быть куда больше
двух-трех? И сколько времени потребуется, чтобы она смогла это все
пережить, и Невилл смог бы пережить, и Луна смогла бы пережить и
это, и плен, а я перестал обо всем этом думать?
Вместо того, чтобы сказать все это вслух, я просто беру ее за
руку. И чувствую, а потом вижу три аккуратных длинных шрама,
пересекающих ее левую ладонь с внутренней стороны. Мы сидим на
холодном полу кухни, два придурка, и смотрим в духовку. Тесто тем
временем прекращает попытки выбраться из предначертанной ему формы
и становится все больше похоже на еду, а запах, очевидно, достигает
второго этажа, потому что на кухне почти одновременно появляются
Рон, Гермиона, Невилл и Луна. Джинни открывает духовку и начинает
тыкать пирог какой-то палочкой, садистка, чтобы узнать, готов он
или нет. Как будто он ей скажет. А потом мы просто сидим молча и
пьем чай.