— А правду говорят, — спрашивает он,
— что на пьяных даже радиация не действует?
— Говорят… А к чему это ты?
— Да понимаешь… В лес-то иногда и по
пьянке забредали…
— И что?
— Трудней всего с такими… Начнёшь его
с пути сбивать, а он и сам уже сбился… Ну и, знаешь, случалось,
выбирались…
— Из чащи?
— Ну да…
— А радиация-то тут при чём?.. А-а… —
Я наконец догадываюсь, куда он клонит. — Ты про комбата, что ли,
про нашего?
Внезапно, прерывая беседу, из-за
отдалённого пригорка с грохотом вываливается бульдозер и в клубах
белёсой пыли направляется прямиком к запруде. Мне становится не по
себе. Поговаривают, будто «Дед» садится иногда за рычаги и гоняет
по территории.
Кошусь на Лёху. Тот спокоен. Стало
быть, отставить! Тревога ложная.
Неспешно с достоинством облачаюсь в
трусы и панаму.
Бульдозер рычит, гремит,
проваливается в ложбины и вскарабкивается на бугры. Медленно, с
натугой гусеничный монстр одолевает оставшиеся двадцать метров.
Останавливается. Дышит жаром. Наружу выбирается рядовой Наумович в
радужных импортных плавках, а «шнурок»-бульдозерист остаётся в
кабине.
— Снимать умеешь?
— Так точно! — Я принимаю протянутый
мне фотоаппарат, а «дедушка» Наумович плюхается в пруд, затем
выбирается на мостки и нежно обнимает штакетину с табличкой
«Купаться запрещено».
— Слышь, только всю плёнку не
трать!
Делаю два кадра.
Такие снимки в дембельских альбомах
ценятся наравне с фотками верхом на боевой ракете. Н-ну… якобы, на
боевой.
— Молодец!
— Служу Советскому Союзу!
Наумович забирает аппарат и лезет в
бульдозер.
— Гони, ямщик!
Раскалённое чудовище взрёвывает и,
развернувшись, пускается в обратный путь.
— Так что ты там насчёт
радиации?..
***
Да нет, ерунда! Даже если допустить,
будто «Дед» настолько проспиртован, что его и колдовство не берёт…
Ладно-ладно, останемся материалистами: не колдовство! Уличный
гипноз…
Всё равно ведь ерунда получается!
Взять того же Карапыша! Я слышал,
тоже выпить не дурак, просто концы поглубже прячет. По-другому ему
нельзя — замполит.
И что толку? Дурит его Лёха — как
хочет!
Кстати, вопрос мой насчёт Горкуши,
оказывается, был очень даже хорошо расслышан. Когда перед отбоем
старослужащий опять подкатился к Лёхе с каноническим требованием
помидора, дружок мой пристально взглянул в синие горькие глаза и
тихо выговорил какую-то полную бредятину: