- Мало написал.
- Я всё изложил… Тезисно. Всё равно
после совещания будете изводить меня писаниной.
Начальник отдела заинтересовался
чем-то, даже очки надел, почитал и, взглянув на уполномоченного
поверх очков, спросил:
- Так этот лейтенант бросил там тебя
одного?
Горохов молча кивнул.
- Дело пахнет трибуналом.
Причина?
- Да испеклись они там, - отвечал
Андрей Николаевич. – Я всё на первой странице написал, что
температуры были экстремальные. Я зафиксировал семьдесят два
градуса. У людей Гладкова начались повальные тепловые удары, они
перестали ему подчиняться. А этот лейтенант… Он и сам на ногах еле
стоял, – Горохов махнул рукой. – Да и хорошо, что они уехали, а то
мне бы и с ними ещё пришлось возиться, меня же потом, после того
как я нашёл Сорокина, дарги по барханам гоняли. Пришлось десяток
километров лишних проехать, пока оторвался от них.
- Но он оставил тебя в степи одного,
– это в устах комиссара звучало очень значимо.
- Я написал об этом только потому,
что в рапорте положено упоминать всё, что произошло, – произнёс
уполномоченный, ему не очень-то хотелось всех этих разбирательств,
трибуналов, там пришлось бы присутствовать, свидетельствовать. Да и
этот лейтенант Гладков был неплохим солдатом, по большому
счёту.
- Андрей, я вижу, что ты этого не
хочешь, но я дам делу ход, - сказал Бушмелёв, всё ещё глядя поверх
очков на уполномоченного, - не забывай, ты олицетворяешь закон,
демонстрируешь неотвратимость наказания, а они должны были тебя
защищать и помогать тебе. Вместо этого бросили тебя одного в
экстремальной ситуации, как это прикажешь трактовать? Как назвать
их поведение?
- Лейтенант предлагал мне уйти с
ними, я отказался, – сказал Горохов, чуть подумав. – Это я принял
решение.
- Что, им действительно было так
плохо? – начальник Отдела снял очки и положил их на стол перед
собой.
- Да, им было паршиво, – подтвердил
уполномоченный.
- А тебе? – взгляд Бушмелёва
пристальный, в его вопросе слышится подтекст, который Горохов
поначалу не может прочитать.
И он просто пожимает плечами:
- Ну, я-то в степи вырос. Хотя
семьдесят это даже для меня многовато.
- Семьдесят - это для любого
многовато. Это температуры за пределами существования человека, –
говорит Бушмелёв и продолжает уже без всяких полунамёков: - А
может, ты такой стойкий после того, как твой друг Валера провёл с
тобою какие-то процедуры, и ты стал лучше переносить высокие
температуры?