– Эх, Ричард! – махнула рукой Лариса. – Вы англичанин, а хитрости у вас как у десятка евреев. Что вы юлите? Я же вижу, что вы что–то знаете, а рассказать мне, самому близкому для Андрея человеку, не хотите. Это плохо. Вы меня обидели.
Лариса отвернулась к иллюминатору и плечи её вздрогнули.
– Лорис, – тихим бархатным голосом сказал Ричард, подойдя к Ларисе вплотную, – Нет дела плакать. Есть причин для такой измены пофедений. Нет причин для паника. Everything`s going to be o key. Фсё будет карашо!
Ричард до невозможности коверкал русский язык, но делал это нежно. Видимо поэтому на женщину это производило положительное действие. Лариса перестала плакать, повернулась к англичанину и, широко раскрыв серо–зелёные глаза, спросила:
– Ну ты же… – она осеклась – Извините! Вы же мне расскажите, что это за причины?
– Нет! – сухо, но всё с той же мягкой улыбкой сказал Ричард. – Пока нет. Надо терпеть фремя. Немного ждать. Скоро everything будет на месте. Фам отдыхать, Лорис Дмитриефна, and please don`t cry. Оkey?
Лариса кивнула, поправила привычным движением причёску и пошла к себе в каюту. Загадка осталась неразгаданной, и это не давало её сердцу покоя. Но ещё больше Ларису беспокоило то, что в некоторые моменты она не узнавала саму себя. С ней явно что–то происходило. Она менялась. И эти изменения не очень радовали Ларису Дмитриевну. Вернее, они её пугали.
Утром следующего дня Павел Суховеев с важным видом вышел из представительского «Мерседеса», который предоставил в его распоряжение шеф для поисков какого–то Исакина. Никто на яхте не знал, кто это и зачем он так срочно понадобился Севастьянову. Но велено было найти и доставить.
Первым делом Суховеев отправился в больницу. Так сказал шеф.
– Это Юрка, что ли? – переспросила полноватая санитарка в синем халате с завёрнутыми по локоть рукавами. – Так у него же квартира сгорела.
– Я это знаю, – сказал Павел. – Вы мне скажите, где его теперь искать? Доктор сказал, что Юрия Андреевича вчера выписали, а вот куда он подался, никто не знает.
– Ой! Поглядите! Юрий Андреевич, – захихикала санитарка, – Его отродясь так никто не называл. Насмешил, морячок.
– Так значит, не знаете?
– Чёй–то не знаю? – воткнула руки в боки женщина. – Это я, Валентина Ивановна, – она опять хихикнула, – да не знаю? Вон там он, в кочегарке у Петра приютился. Иди быстрее, может, ещё трезвым застанешь.