Кажется, поэтому же умерла и я.
Я сухо всхлипнула. Да какая разница, почему я тут оказалась!
Домой хочу! Подальше от всяких герцогов и магии. Верните меня
обратно, туда, где вовремя не заплатив кредит, я лишусь в худшем
случае жилья, но не жизни!
Еще немного, и упаду плашмя, как ребенок, решивший закатить
истерику, и точно так же начну колотить по земле руками и ногами.
Только не поможет.
Что делать, что же мне делать?
Я машинально почесала предплечье у локтя, зашипела от боли. Ожог
заживать не спешил. В памяти всплыло круглое добродушное лицо с
почти бесцветными, как у рыбы, глазами. Гильем. Частый гость.
— Говорю же вам, мачеха уехала через неделю после того, как умер
папа, забрав все его сбережения.
По закону Ева не могла наследовать трактир и землю, на которой
он стоял — недвижимое имущество переходило в собственность брата,
Филиппа, вместе с обязанностью содержать сестер до замужества и
выделить им приданое. Деньги делились поровну между всеми
наследниками, но Ева не торопилась забирать свою долю из сбережений
семьи. Она не учла, что Фил еще не достиг совершеннолетия, и
последняя жена отца становилась опекуншей троих младших детей,
даром, что вовсе не была их матерью. То есть могла распоряжаться
всеми деньгами в их интересах, кроме того, что причиталось Еве.
Мачеха и распорядилась, просто исчезнув из дома и прихватив заодно
и чужую долю. Наверное, в этом не было ничего удивительного. Зачем
молодой женщине — а она была совсем ненамного старше Евы — четверо
чужих детей?
Но пока не доказано, что она именно сбежала, а не отправилась,
скажем, в город пустить золото в рост, жаловаться не имело смысла.
Разве что — на кражу денег Евы, но опять же, как доказать, что эти
деньги вообще существовали, и она не наговаривает на честную
женщину? Слово против слова, свидетельство несовершеннолетних не в
счет.
Родился бы отец Евы дворянином, все было бы иначе — жена
вернулась бы к своим родичам, забрав лишь приданое и подарки мужа,
по крайней мере, должна была бы так поступить. Но случилось так,
как случилось.
— То, что у меня осталось, не покроет и десятой доли долга, — в
который раз повторила Ева Гильему. — За две недели столько не
собрать, но я выплачу частями, если вы согласитесь подождать.
Да, у нее ничего не осталось, даже собственного дома, кроме
кое-каких денег, что дарил отец. Но Фил не намеревался гнать сестру
из дома, и вместе они бы справились с постоялым двором, как
справлялись и до того. У их семьи даже работников никогда не было —
девчонки начинали мыть посуду, едва могли дотянуться до
поставленного на скамью таза. «Зачем нам чужие? — всегда говорил
отец. — Мы отлично все сделаем сами, и деньги остаются в семье.
Девчонкам на приданое, Филу на свой дом, когда решит отделиться».
Знать бы заранее, как все обернется.