Которую контрабандист Костя таскал в Одессу баржами. И которую
биндюжники радостно развозили по заветным местам, ведь за перевозку
контрабанды им платили до десяти рублей с биндюхи – то есть за
полночи они получали больше, чем за неделю работы в порту.
Но киевлянин Вэлвл Гуревич об этих особенностях греческого
жаргона не знал – потому что был он вовсе не греком. Просто,
видать, услышал где-то «профессиональный сленг» (причем даже
известно где и когда) – и сильно повеселил старых одесситов, а
прочий народ оказался в положении обманутых…
Между прочим, этот самый Вэлвл утверждал, что текст песни
написан на основе его стихотворения, посвященного советским
рыбакам. Правда, стих сей мне не известен, а вот стих, в котором
первая строфа почти дословно совпадает с первым куплетом песни,
встретился (с некоторыми вариациями) сразу в трех еще
дореволюционных источниках. Правда «дореволюционная версия»
очевидно была не столь веселой: это была блатная «поминальная»
песня по невинно убиенному конкурентами известному одесскому
контрабандисту Константиносу Калимерису (последнее – непонятно,
фамилия или кличка, так как по-гречески означает «доброе утро», а
«Костя Доброеутро» нередко упоминался в полицейских протоколах).
Кстати, Никита Богословский (автор музыки) писал, что получив
задание от режиссера написать музыку «к веселой одесской песне», он
дал объявление в газету – и к нему пришли толпы одесситов петь
разные песни. Причем, он особо отмечал, «пришли люди очень
разнообразные — от почтенных докторов до типов, вызывавших
удивление по поводу того, что они ещё на свободе», и вот
последние-то и познакомили авторов песни с одесскими блатными
песнопениями…
Кстати, и курить папиросы «Сальве» персонаж не мог: мало того,
что легкие папиросы с фильтром считались «забавой прыщавых
гимназистов и барышень-суфражисток», но их и делать начали лишь в
1910 году – а Костя Доброеутро почил в бозе десятилетием
раньше.
Собственно, вся эта бесполезная информация была найдена при
поиске другой, не менее бесполезной (и не менее забавной) – о
которой будет рассказано позже. Может быть.
При поиске какой-то важной для создания антуража информации в
какой-то статье глаз зацепился за красочное описание:
«Расположившись с листом ватмана напротив Матильды Обручевой, Тарас
Шевченко мог надеяться на улучшение условий содержания в ссылке».
Мне неизвестно, кто такая эта Матильда, да и про Шевченко ничего
хорошего сказать не могу, но описанная одной фразой картина сразу
включает яркие зрительные образы: берет Шевченко ватман, идет к
кульману… Красота-то какая!