***
Ещё 5-го числа в Спорткомитете, когда был полностью
реабилитирован Всеволод Бобров, перед которым извинились и уверили,
что кто-то за допущенную халатность обязательно понесёт самое
серьезное наказание, его поставили перед фактом.
- Три дня даём вам на отдых, и летите в Германию. – Сияя, словно
начищенный самовар, объявил глава Федерации хоккея Андрей
Старовойтов. – Не в нашу демократическую, а в ихнюю враждебную.
Платят немцы хорошо, отказать не имеем права.
На этих словах Старовойтов горячо и долго жал руку старшему
тренеру Боброву, который сбив температуру таблетками ещё не так
хорошо соображал, и поэтому лишь молча улыбался.
- А если послать их на три весёлые буквы с их погаными
нетрудовыми деньгами, не вариант? – С совершенно серьёзным видом
спросил я, чем вызвал шоковое состояние у других чиновников от
спорта. – Вот золото возьмём эссесеровское, тогда посылайте хоть в
Германию, хоть в Португалию, хоть в Зимбабве.
- Вы товарищ Тафгай аполитично рассуждаете, - так же серьезно
ответил мне Михаил Зимянин, который курировал вопросы спорта в ЦК.
– Вам Родина доверила высокую честь - крепить дружбу между народами
двух разных общественно-экономических формаций, поэтому вопрос
обсуждению не подлежит. – Чиновник из ЦК взял в руки график
предстоящих товарищеских игр и зачитал. – 12-го, 14-го и 15-го
марта вы отыграете там. А 18-го и 19-го у себя в Горьком закончите
чемпионат СССР. Да, в ФРГ будете выступать в форме сборной
Советского союза. Товарищ Бобров у вас есть ко мне вопросы?
- Сколько призовых мы получим за каждый выигранный матч? –
Спросил я вместо Всеволода Михайловича, от которого сейчас сложно
было требовать осознаний и связной речи.
- Тридцать долларов, - нехотя ответил Виталий Смирнов,
заместитель начальника Спорткомитета.
- Это кто же в Советском союзе разливает по тридцать грамм? Или
мы не Советские люди? Давайте по полста и по рукам, - я приобнял
левой могучей рукой Михаила Зимянина, чтоб он случайно не дёрнулся,
и протянул ему свободную правую. – И ещё Виталий Георгиевич
расписочку не забудьте черкнуть, а то что-то с памятью моей
стало.
- Рвач, - расслышал я недовольный шёпот Смирнова, который взяв
ручку и бумагу, стал что-то на ней царапать.
А когда в такси я вёз Всеволода Боброва к нему домой, наш
наставник меня вдруг спросил: