Я оказался на кухне вдвоем с сестрой где-то в районе полуночи.
Или даже чуть раньше. Когда из комнаты полился бархатный голос
Фрэнка Синатры, компания разбилась на парочки, выключила верхний
свет и устроила танцы. Вот тогда мы и прикрыли дверь на кухню,
чтобы поболтать уже.
— Так какими судьбами ты здесь? — не успев захлопнуть дверь,
зардребезжавшую стеклянными «окошечками» спросила Ирина.
— Распределение, — я скривил недовольную рожу. — Меня направили
в местную заводскую газету.
— Да? Я думала у тебя все на мази в Москве... — Ирина придвинула
табуретку и села напротив меня.
— Я тоже думал, — я многозначительно хмыкнул и извлек из-за
спины бутылочку портвейна, которую незаметно стянул из комнаты.
Плеснул по чуть чуть в два стакана. Они, наверное, не очень чистые,
но как-то пофиг уже. Не отравимся поди. — Слушай, Ириш, давай про
мои заморочки потом как-нибудь поговорим, а? Чес-сло в такой
хороший вечер даже думать об этом не хочется. А ты-то как?
Совершенно не ожидал тебя тут увидеть.
— Почему? Это же бабушкина квартира, ты же здесь точно был! —
Ирина удивленно посмотрела на меня над очками. Пригубила свой
напиток.
— Ребята не сказали адрес, когда мы сюда шли, — я засмеялся и
сделал вид, что пью. Как бы спросить, куда делась бабушка? Хотя
какая мне-то разница? Она или умерла, а квартира досталась внучке,
либо в отъезде, а внучка за квартирой присматривает.
— Я тебе писала, но, наверное, письмо не дошло, — сказала Ирина.
— Я хотела в Москву поступать летом, но меня отговорили.
Фух. Хорошо. Значит, мы не виделись как минимум несколько
месяцев.
— Ничего не получал, — я покивал. — И куда поступила?
— Никуда, — вздохнула она. — В политех проходного балла не
хватило, так что я устроилась работать на почту. И буду поступать в
следующем году.
— А что наши братцы? — спросил я.
— Я с ними не разговариваю, — буркнула Ирина.
Мы болтали с переменным успехом часа, наверное, два. Нас
постоянно прерывали то парни, пришедшие покурить, то девчонки,
которым просто хотелось выяснить, чего это мы уединились на кухне и
секретничаем. Блондинистая Лизавета, уже изрядно подвыпившая,
попыталась устроить что-то вроде сцены ревности даже. Пришлось
утаскивать ее в ванну, оттирать расплывшуюся тушь под глазами и
втолковывать, что Ирина — моя родная сестра. Причем повторить это
пришлось раза три, чтобы до нее дошло. И еще потом сама Ирина-Элис
ей вроде тоже это объясняла.