Ветла ответила тем же.
* * *
Пропустив вперед себя женщину, хозяин закрыл изнутри на задвижку входные двери.
– Проходи, не стесняйся. Проходи смелее… Не удивляйся. По-холостяцки живу.
Хозяин щелкнул выключателем.
В горнице загорелась одна-единственная лампочка. Видимо, небольшой мощности. Свет как-то «прищуренно» рассеялся вокруг. Оглянувшись, женщина увидела разгорающиеся в печи поленья. На полу – обычные цветные домотканные дорожки.
Сняв шубу, хотела затем снять и сапоги.
– Не город это. Не стоит. Холодный пол здесь.
– Но мне неудобно.
– Тогда минутку. Вот, возьми валенки, они сухие, чистые, теплые.
Женщина послушно переобулась. Осторожно подошла к печке.
– Слушай, тебе бы с дороги хорошо глинтвейна нашего горяченького, помнишь, как готовила его на даче?
– Ой, как мы одинаково думаем. Я даже специи прихватила: и корицу, и гвоздику, бадьян и мускатный орех. Вот возьми. А травы, надеюсь, у тебя есть?
– Мята есть и зверобой.
– Вот и славно. Давай чайник.
– Только вино у меня домашнее.
– И хорошо. Сухое ведь? Медку еще добавим.
Приготовив всю смесь будущего горячего напитка, поставили чайник на газовую плиту.
– Вот пока мы тут сообразим, что к чему, пусть греется, этак до градусов семидесяти…
– Огонь! Как здорово! Он живой, послушай, как потрескивают поленья.
– Смолистые потому что. Ты голодна?
– Да не стоит суетиться.
– Нет уж, изволь, стоит. Я помню науку бабкину: гость в дом – накорми сначала, а потом и разговоры разговаривай.
– Нет уж, дай хоть поглядеть на тебя.
– А чего же глядеть?! Сама видишь. Не люблю себя нынешнего. Вспоминаю того, помнишь, что на фото, которое высылал тебе? Подтянутого, стройного, одетого с иголочки. А что ныне? Копна-копной.
Седой весь.
– Так и я ни весть какая!
– Какая, какая, да не такая. Все же на десятка полтора лет моложе?!
Сбросить бы мне их теперь! На руках, как невесту, внес бы в дом.
– И что?
– А то! Помнишь: «Зацелую допьяна, изомну, как цвет, хмельному от радости пересуду нет»?
– Помню-помню. Такое не забывается.
* * *
Ветла стояла, прислонившись спиной к печке, и не верила, что перед ней хлопочет тот, о ком страдало ее сердце, многие годы ныло, тревожилось, тосковало.
– Ты как же решилась приехать в такую даль? Поди, километров, ой, сколько же это будет?
– Две тысячи. И что? Не страшно. Поезда, слава Богу, ездят, самолеты летают.