— Ну разумеется! — уверил меня мастер Йон. — Вас проводить?
— Благодарю, не стоит, — отказался я. — До скорой встречи.
Мы распрощались, и я зашагал к проглядывавшей меж деревьев
сторожке. Там через калитку вышел в Летний парк и отправился к
расположенной неподалеку площади Трех каналов.
Пришло время увидеться с Малькольмом Паре.
Вид из кабинета главы королевской тайной службы открывался
просто потрясающий: оранжевая и коричневая черепица крыш,
белоснежные колокольни молельных домов, золоченые шпили и каменные
горгульи замков, серая кладка мостов, серебристая рябь столичных
каналов...
Всякий раз, когда бывал здесь, не отказывал себе в удовольствии
встать у окна и окинуть взглядом родной город. Всякий раз — но
только не сегодня.
Сегодня, переступив порог, я просто-напросто остолбенел.
Малькольм Паре собирал пожитки. Именно так и никак иначе!
Массивная мебель сдвинута в углы, рабочий стол завален грудой
бумаг, портрет его величества Грегора Четвертого кисти самого
маэстро Тивольди запакован для перевозки, а там, где висела карта
Святых Земель, неизменно утыканная множеством булавок с
разноцветными головками, теперь серело пятно голой побелки. Шкафы
распахнуты настежь, всюду стояли забитые документами ящики.
Я озадаченно стянул с головы зазвеневшую серебряными бубенцами
шляпу, оттянул закрывавшую низ лица кожаную полумаску и
спросил:
— Ремонт намечается? Или на повышение уходите? — Но это уже так,
больше в надежде на чудо.
— Себастьян! — обрадовался мне как родному Малькольм Паре и достал
из буфета хрустальный бокал. — Проходи, проходи! Не стой в дверях!
— Он налил вина из уже початой бутылки и усмехнулся: — Нет, не на
повышение. В отставку.
— В отставку? — обмер я. — Как же так?
С момента нашей последней встречи Паре заметно осунулся и будто бы
немного усох, в уголках проницательных глаз залегли глубокие
морщины, но назвать его стариком не поворачивался язык. Крепкий,
подтянутый, с ясным взглядом господин, пусть уже и не в самом
расцвете сил, но еще способный на многое. И — в отставку?!
— Ну а что такого? — пожал Малькольм плечами. — Всю жизнь об
интересах Короны пекся, пора и на покой.
Я машинально хлебнул вина, озадаченно сделал второй глоток и
подошел к столу взглянуть на пыльную этикетку бутылки. Выцветшими
чернилами на ней было выведено «Вельмский пламень» и год —
девятьсот сороковой от Великого Собора.