Рядом с рамой, без всякого намордника или там поводка, стояла
собака. Одна, без какого‑либо хозяина. Некрупная, пепельной масти,
с длинной мордой и умными, совершенно не собачьими глазами.
Вообще‑то, собак я люблю. И никакого вреда от них, окромя пользы,
не вижу. Но здесь я реально перетрухал. Потому что у псины этой был
такой взгляд, что становилось совершенно ясно: если что не так, она
откусит сразу и всё. Даже захотелось прикрыться руками, на всякий
случай, но я сдержался.
Когда мы благополучно миновали раму, псина обнюхала меня и
Машку, позволив моей напарнице почесать себя за ушами, но
задержалась возле бваны. На Пыльцу обучена, понял я. Слышал о
таком: ищеек с хорошим нюхом натаскивают на корицу, а потом
заставляют выслеживать Запыленных… Лумумба не долго думая достал из
жилетного кармашка громадную мозговую кость и протянул собаке. Та,
обнюхав и аккуратно взяв подношение зубами, милостиво моргнула и
отошла.
– Любовь приходит и уходит, – продекламировал шепотом
бвана, – а кушать хочется всегда…
К светелке княгини вела узкая, с несколькими крутыми поворотами,
лестница. На каждой площадке прохаживался дружинник с АК.
– У вас пять минут, – напомнил охранник, отпирая
внушительный замок на толстой двери.
Кроме двери, вход перегораживает решетка, которую отпирать никто
и не думал. А за решеткой находится обыкновенная комната. Как в
дешевой гостинице, например. Светлые голые стены, чисто выметенный
пол, маленькое, тоже забранное решеткой, окошко. В дальнем конце –
узкая, застеленная лоскутным одеялом кровать, рядом – скромный
коврик с лебедем, тумбочка с водой в графине и геранью в
горшке.
У противоположной стены притулился рабочий столик с придвинутым
к нему жестким стулом. На стуле, к нам спиной, сидит женщина. Видны
заплетенные в толстую косу бледные волосы и темное, прямых
очертаний, платье. Женщина пишет.
Лумумба, взявшись обеими руками за решетку, глядит молча на её
спину. Глядит долго, может, минуту, или две. Просвисти между ними в
этот момент пуля, она расплавится: взгляд бваны имеет напряжение
киловольт в пятьсот, но женщина только продолжает водить пером по
бумаге. В свете из окна рука её кажется прозрачной, даже
стеклянной.
Дружинник, который нас привел, наконец понимает, что ничего
интересного не будет, вздыхает и топает по ступенькам вниз,
пробурчав, что осталось минуты три. И только тогда женщина, будто
почувствовав его уход, стремительно встает и в один миг оказывается
у решетки. А потом сплетает свои пальцы с пальцами Лумумбы.