Время близилось к вечеру. Я с утра ничего не ел, поэтому решили
чего-нибудь поесть, а заодно и отметить наше знакомство. Общими
усилиями сварганили приличную трапезу, а я еще выставил бутылку
водки.
За столом больше говорил хозяин – рассказывал о житье в деревне,
начиная с шестидесятых годов до недавней поры. Я, городской житель,
с интересом слушал. Меня всегда интересовало, как люди жили еще до
моего рождения и, особенно, задолго до него: сто, двести, тысячу
лет назад.
Митрич рассказал, что лучше всего в деревнях жили при Брежневе.
И хотя трудодни были не шибко большими, а работать приходилось
много, но практически все дополнительно имели свое подсобное
хозяйство: корову, козу или овечек, курочек, сад-огород, поэтому не
голодали, а у многих были мотоциклы с коляской «Урал» или «ИЖ».
Так, за разговорами, незаметно засиделись до самой ночи, пока не
услышали стук в дверь.
— Началось! — сказал хозяин и пошёл открывать.
Мне стало немножко не по себе, но деваться-то уже было некуда.
Хозяин открыл дверь и в дом вошёл мужик весьма странной наружности.
Длинноволосый, одет в долгополую светлую рубаху, перепоясанную
веревкой, в серых штанах и сапогах.
Он подошёл к столу, поздоровался, назвался Семёном,
перекрестился на икону в углу, достал неполную бутылку самогона и
сел за стол. Когда он перекрестился, я немного успокоился, хотя мне
не понравилось его рукопожатие – рука была холодная и вялая, да и
сам он выглядел каким-то заторможенным.
В это время я обратил внимание, что Митрич делает мне какие-то
тайные знаки, стараясь, чтобы гость их не увидел – таращится на
стол и крутит головой. Что он хочет этим сказать, я не понял.
Митрич присоединился к нам, но было видно, что он волнуется.
Я вкратце рассказал о себе и цели моего приезда и предложил
выпить для знакомства, разлил остатки водки из моей бутылки и
выпили.
Разговорились, и я спросил Семена, не знает ли он, что тут было
до революции.
— Конечно, знаю, — сказал он. — Мне тогда было под тридцать,
женат и трое детей. А была тут деревня Жуковка, девятнадцать
дворов[1].
— «Ещё один придурок». — Подумал я и уточнил: — А Вы какую
революцию имеете в виду? Перестройку?
— Какую перестройку? Я говорю про революцию 1917 года. Да и
войну с германцем перед революцией хорошо помню. Шестерых наших
парней забрали на службу, один вернулся с войны, дезертировал.
Степан Углов. Верховодил тут. Война, правда, нас мало затронула –
все своим хозяйством жили. Лошадь, у меня реквизировали для армии,
но взамен дали списанного мерина — здоровенного и очень спокойного.
Чтоб на него залезть, детишки перед ним траву свежую клали или
морковку – он голову нагнет, они сядут ему на шею, он голову
поднимет, а они по его шее на спину скатываются!