— Вы хотите сказать, что вы жили еще во времена Мировой войны
1914 года? — деликатно, как можно мягче, спросил я, чтобы не
вызвать буйной вспышки психопатии.
— Конечно. Убили-то меня в феврале 1919 года. Продотрядовцы,
когда я стал защищать зерно.
— И, простите, как же это все происходило? — Все также мягко
спросил я его, втайне надеясь, что сейчас выведу его на чистую
воду.
— Ну, видишь ли, продразвёрстка была введена во время войны,
году в 15-ом. Но тогда изымали излишки зерна у крупных хозяйств и
изъятое оплачивали по твердым утверждённым расценкам. В нашей и
соседней деревне таких хозяйств не было и у нас хлеб не изымали. Да
и жили мы не очень богато из-за нехватки пахотной земли. Даже когда
в Революцию наши мужики из двух деревень захватили помещичьи
угодья, это все равно были небольшие прирезки, и они в лучшую
сторону жизнь сильно изменить не могли. Правда, 18-ый год выдался
урожайным. Но с конца 18-го продотряды, вместе с комитетами
бедноты, стали просто свирепствовать – отнимали всё подчистую.
Он замолчал, задумался, вздохнул и налил себе четверть стакана
принесённой самогонки. — Будешь? — спросил он.
Я молча подставил свой стакан. Митрич пить отказался, при этом,
опять делал мне какие-то знаки: морщился, мотал головой, как будто
призывая меня не пить. Но мне хотелось выпить деревенской самогонки
и я не устоял. Самогонка была ядрёной: голова моя закружилась, в
глазах потемнело и я, видимо, отрубился.
Проснулся я от какого-то стука в окно. В избе было темно. Я
лежал на лавке, накрытый овчинным тулупом, было прохладно.
—Семён! Семён! Вставай! Это я – Макар. — Продолжал кто-то звать
и стучать в окно.
—Где этот чёртов Семён? — разозлился я. — Поспать не дадут!
—Семён, ты что, не слышишь? — с печки свесилась женская голова.
— Макар тебя зовёт.
Голова явно обращалась ко мне: — Поди, узнай чего ему нужно. Он
ночью зря не придёт.
Ладно, думаю, пойду, узнаю, раз Семён куда-то запропастился.
Спит где-нибудь пьяный. Вспомнил я, что накануне мы с ним пили
самогон. Встал, накинул тулуп, вышел в сени. Пахнуло холодом. Вышел
на крыльцо и обомлел – все завалено снегом, холод собачий! Месяц-то
август! И ещё - крыльцо выходит на дорогу, а вдоль дороги дома
деревенские стоят! Их тут вчера не было. Я чуть с ума не сошёл –
хорошо с бодуна медленно соображал, а то бы точно истерика
случилась.