Когда медведю оставался один прыжок
до берега, Толлуман направил в его сторону багор. Зверь с сердитым
ревом резко махнул лапой, пытаясь ударить по нему. Задние лапы
скользнули по валуну, и медведь чуть не свалился в бурлящую воду,
так и не дотянувшись и не ударив по багру. Медведь, перевалившись
несколько раз с лапы на лапу, замер.
— Сейчас прыгнет! — заорал Тимофей,
подскочив к Толлуману, ухватился обеими руками за топорище и занес
орудие на уровне плеча. Парень приготовился к отражению звериного
броска, заранее осознавая свое поражение. Бить таким топориком
медведя — все равно что вилкой в мамонта тыкать.
Толлуман, стоявший бок о бок с
Тимофеем, напрягся, держа в зубах охотничий нож, а впереди себя
багор, которым надеялся столкнуть зверя в воду. Медведь, спружинив
задними лапами, оттолкнулся от валуна и оторвался от твердой
поверхности. В эту же долю секунды произошло нечто. В воздухе
словно образовалась прореха, из которой камнем вывалился тот самый
кречет. Он с пронзительным визгом всем своим телом рухнул на морду
зверя, плотно захлестнув крыльями голову медведя, словно крепко
обняв.
Медведь приглушенно рыкнул, будто
подавился своим ревом, пошатнулся и рухнул в стремительный поток, а
вместе с ним и кречет ушел под воду.
Ошалелые от произошедшего парни
смотрели на бурлящую воду и не верили своим глазам и своему
счастью. В чувства их привел сшибающий с ног порыв ветра. С трудом
устояв на ногах, схватившись друг за друга, прилагая немалые
усилия, они добрались до нарт. Собаки стояли ощетинившись и
тревожно скуля.
Толлуман не без труда отвязал поводья
от дерева. Запрыгнув на нарты, парни стали удаляться от реки,
подгоняемые сильным ветром. Прижав уши и вытянув морды вперед,
лайки неслись с остервенелой силой. Как только река исчезла из зоны
видимости, ветер сразу же стих, а с ветром ушла и тревога. На душе
и в мыслях все стало спокойно, словно ничего и не случилось. Собаки
также поубавили скорость, уши их поднялись приняв обычное
положение, шерсть гладко улеглась.
— Э-эх, — горестно протянул Толлуман.
— Рыбу жалко, целая верша рыбы осталась в реке.
— Не жалей. Ведь видели, что река
отдавать не хочет, лишней была корзина эта. Нет же, пожадничали! —
авторитетно сказал Тимофей, будто ему сходу десяток лет
прибавилось. — Пусть это нашим жертвоприношением будет за спасение.
Будет с нас и того, что есть, полон мешок почти. А верши я тебе
сплету, за лозой вот только к лесу съездим и сплету.