– Да? Он никогда об этом не рассказывал.
– Ну, полагаю, в конечном итоге это значения не имело. Ведь он не бросил.
– Почему? Разве не лучше было бы для всех, если бы бросил? Он был бы по-прежнему с нами. – Резко замолкаю, и Гидеон позволяет мне закончить мысль про себя. Папа был бы по-прежнему здесь. Но других людей не было бы. Он спас кто знает сколько жизней, изгоняя мертвых, и я должен делать то же.
– Как мне поступить с Анной? – спрашиваю.
– Никак.
– Никак? Ты серьезно?
– Серьезно, – отзывается он. – Очень серьезно. Судьба девушки трагична. Мы все это знаем. Но тебе надо оставить ее в прошлом и делать свое дело. Прекрати ковыряться в вещах, которые тебя не касаются. – Он умолкает, а я ничего не говорю. Морвран сказал почти то же самое, и от этого у меня на руках волоски встают дыбом.
– Тезей, ты всегда доверял мне прежде, поверь и теперь. Просто делай свое дело. Делай свое дело и отпусти девочку, и никому из нас не надо будет ничего бояться.
К почти всеобщему удивлению, я возвращаюсь в школу. Кармель явно уже пустила слух о моей болезни. Поэтому я мирюсь с любопытными расспросами, а когда меня спрашивают о перебинтованном плече – белый край повязки торчит из воротника рубашки, – стискиваю зубы и заливаю про несчастный случай в походе. Сначала мне было смешно, но теперь хочется, чтобы мама выбрала менее стыдную отмазку.
Полагаю, с тем же успехом я мог остаться дома, как и намеревался. Но перекатываться с грохотом по пустым комнатам как одинокий безумный мраморный шарик, пока мама объезжает клиентов и поставщиков оккультных товаров, не соответствует моему представлению о приятном времяпрепровождении. Не хотелось весь день смотреть телик, дожидаясь, пока Анна выползет из него, словно та покрытая плесенью баба из «Звонка». Поэтому я вернулся, решительно настроенный впитывать остатки мудрости, которую готовы преподать мне учителя старших классов. Это что-то вроде удара по голени, чтобы отвлечь от сломанной руки. Но теперь за каждым поворотом, в каждом классе перед глазами у меня только Анна. Ни один из уроков в конце года не оказывается настолько интересным, чтобы ее прогнать. Даже мистер Диксон, мой любимый учитель, совершенно неубедительно рассказывает о последствиях Семилетней войны. Мои мысли блуждают, и меж ушей взрывается голос Гидеона: «Прекрати ковыряться в вещах, которые тебя не касаются. Отпусти ее». Или это голос Морврана? Или Кармель?