— Как — неважно?
— Он в любую минуту мог стать свободным и в Бразилии, стоило
только попросить.
— А он не попросил?
— А зачем ему? Пока он числится моим рабом, он не платит
податей, его не забирают в солдаты, и за него перед законом отвечаю
я.
— Но всё-таки...
— Он получает хорошее жалование, я оплачиваю его наряды, Антуан,
как ты можешь видеть, большой модник. И положению его позавидуют
многие свободные бразильцы.
— Я всё хочу спросить, он как с Афанасием разговаривать будет?
Он по-русски понимает?
— И понимает, и говорит, и читает, и пишет. От меня выучился.
Способный! Он, помимо своего африканского языка, знает
португальский, испанский, французский, итальянский, немецкий и
английский. И, наверное, еще какие-нибудь, я точно не знаю.
— И вот ещё... Ты, случаем, в католики не записался?
— Нет, с чего бы?
— А жена?
— А жена католичка. И дочери в католической вере. Ничего
страшного. Крестятся иначе, и молятся на латыни, что с того?
Помнишь Вальхевича? Лихой гусар, хоть из поляков, католиков. И умер
за царя, в бою.
— Ну да, ну, да. Не подать ли водки?
— Погоди малость, дойдем и до водки.
Тут вернулись Антуан с Афанасием. Антуан посмотрел на меня и
сделал знак пальцами. Бамбармия, киргуду.
— Антуан считает, что квартира нам подходит.
— Какая?
— Та, что на двенадцать комнат. Я хоть и ротмистр, а не прочь
пожить по-генеральски. Сколько ты за неё хочешь?
— Тетушка сдавала за четыре тысячи, на ассигнации, конечно, —
нерешительно сказал Давыдов.
— Четыре тысяч... — протянул я и посмотрел на потолок. Высокий
потолок, метра четыре с половиной.
Антуан кивнул, мол, точно так. Ровно четыре тысячи.
— В три платежа, — быстро добавил Давыдов.
— В три... — вздохнул я.
— А какова была бы ваша... твоя цена?
Я посмотрел на Антуана. Тот провел рукою в воздухе, шевеля
пальцами.
— Три тысячи девятьсот девяносто девять рублей. Оно и на три
лучше делится, чем четыре тысячи, и для сердца приятнее.
— Ты по-прежнему шутишь, — рассмеялся Давыдов не без
облегчения.
— Это не шутки, а плантаторская привычка — всегда добиваться
уступки, пусть, как сейчас, и мизерной. Иначе в плантаторском деле
нельзя.
— Значит, сговорено?
— Сговорено. Пиши контракт, или как теперь в Санкт-Петербурге
полагается.
— Контракт, контракт. Заверим у стряпчего, эти расходы я беру на
себя, — видно было, что он доволен, и доволен изрядно. С
почином!