Я сидел, равномерно вдыхая и выдыхая холодный воздух. Старался
успокоить пульс. Гоцман в смартфоне колол Сеньку Шалого, как
грецкий орех. Быстро и безжалостно.
— Положите руку с датчиком на плечо, — сказала Ирочка, снова
включая аппарат.
Ну да, маленькая хитрость. Кровь отливает от пальцев, и пульс
становится реже.
Аппарат снова загудел. В этот раз манжета так сдавила плечо, что
рука онемела. Кровь равномерно постукивала в кончике пальца.
Ирочка бросила быстрый взгляд на монитор.
— Ну вот, другое дело!
Придвинула к себе мой наряд и поставила заветный штамп. Допуск
на работу.
Я с треском оторвал липучку, снял с руки манжету и аккуратно
положил на стол.
В вытертой полировке отражалось приоткрытое окно.
Конец апреля. Скоро и черёмуха зацветёт. Надо будет не забыть —
принести Ире пару веточек.
— Хорошей работы, Сергей Иванович! — кивнула Ира и снова
загляделась в смартфон.
— Спасибо, Ира! И тебе хорошего дежурства!
Я загнал троллейбус на смотровую канаву. Медленно, по чуть-чуть
двигая двенадцатитонную машину, поставил задний мост над
домкратами.
— Стой! — крикнул из канавы слесарь Дима. — Ручник!
Я поставил троллейбус на стояночный тормоз. Внизу, в канаве
зашумели домкраты, приподнимая заднюю часть кузова.
Отключил управление и вылез из кабины. Дима уже взялся за
электрический гайковёрт — откручивал гайки правого колеса.
— Ты один сегодня? — спросил я его. — А Мишка где?
Дима зло мотнул головой.
— Спит в раздевалке!
— Опять выпил, что ли?
Дима не ответил, насаживая головку на очередную гайку.
— Давай, баллон придержу, — предложил я.
Надел рабочие перчатки и упёрся двумя руками в упругую
резину.
Дима открутил последнюю гайку. Оттащил гайковёрт в сторону и
взялся за монтировку. Поддел ей колесо.
Я упёрся крепче, чтобы не дать тяжёлому колесу спрыгнуть со
шпилек. Потом не поймаем!
В сердце вдруг слабо кольнуло. И почти сразу ещё раз, уже
сильнее. Руки и ноги мгновенно ослабели, сделались ватными. По
спине, под курткой прошла жаркая волна.
Я навалился на колесо. Только бы не упало на Диму! Придавит
парня — не прощу себе.
Прижал всем весом непослушный тяжёлый диск из резины и металла.
И уже ничего не соображая — всё-таки удержал!
— Иваныч, отпускай — держу! — словно сквозь холодную воду я
услышал голос Димы.
Руки согнулись. Язык распух и не помещался в рот.