- Блин, чуть не сболтнул. Случайно вышло. Хорошо, что никто не
заметил.
Я, хлопнув его по плечу, сказал:
- На самом деле твою оговорку заметили все, только вида не
подали.
- Вот как? – сокрушенно спросил Мишка. – А я-то думал….
Черт!
- М-да, неаккуратно получилось. Я еще удивляюсь, как Попов нас
все еще не раскрыл. Хотя…, скорее всего он уже давно все понял,
только пока сам не верит в свою версию. И только ждет
подтверждений. И я не знаю, что случится, когда он их получит. Но
рано или поздно это произойдет. И тогда нам надо быть готовыми.
- Думаешь? – с сомнением спросил Мишка.
- Почти уверен, - ответил я. – Он уже спрашивал у меня о нашей
невероятной прозорливости. Я тогда ему что-то соврал, отшутился и
он от меня отстал. Но, чувствую, ненадолго. Так что ты, Миха,
поаккуратнее со словами, не ровен час припрет он нас к стенке. Как
бы ни пришлось раскрываться.
Мишка расстроился. Это было видно – поджал недовольно губы,
задумчиво склонил голову. Сделал шаг в сторону дома и, вдруг решив
что-то для себя, задумчиво сказал:
- Нам с тобой надо еще раз обдумать нашу легенду. Она у нас ни к
черту….
Потихоньку минули Рождество и Новый, тысяча девятьсот второй
год. Празднования прошли без происшествий, мы особо не чудили и
потому в газетах о нас не написали. Ну и ладно, восполняя этот
пробел, я сам о себе напомнил общественности – выкатил очередную
статью от Жириновского, где он предсказывал будущую неудачную войну
с Японией. Поныл в газете я знатно, раскритиковал нашу едва
ворочающуюся бюрократию, крайне плохую подготовленность армии и
флота к конфликту и никуда не годное шапкозакидательское настроение
широчайших масс. От самого последнего дворника, до Императора
только и твердили, что Япония с Российской Империей тягаться не в
силах – только пупок надорвет. И почти все сравнивали военную мощь
японцев с необразованными африканцами, бегающими по саваннам и
джунглям с луком и стрелами. Понятно, что после моей статьи
появилось с десяток гневных мелких публикаций, в которых Владимира
Вольфовича обвиняли в непатриотичности, трусости и вообще в
предательстве. Маринка, правившая до этого мои рукописи, после
прочтения подобных крикунов-патриотов, долго на них ругалась и
метала гневные молнии и отчего-то жалела меня. Видимо думала, что я
впаду из-за этих недальновидных идиотов в глубокую депрессию.
Глупая, знала бы чего я добиваюсь, чего хочу от общества, то не
жалела бы меня, а совсем наоборот, посмеялась бы вместе со мною над
близорукостью газетных писак. И помогла бы мне составлять
язвительные статьи, обличающие нашу неповоротливость. А вообще,
если говорить честно, она не очень-то разделяла мои мысли по поводу
предстоящей войны, не верила в наше поражение и даже пыталась со
мною спорить, но, увидев мое непреклонное убеждение, отступила и
как настоящая супруга приняла мою сторону. И пусть она со мною не
во всем согласна, и часто по вечерам со мною спорила, но для
посторонних людей она была моим надежным тылом, который всегда меня
прикроет. Настоящая жена!