Пару часов назад степь и
зеркало воды, в котором совсем недавно отражалось бордовое солнце,
накрывал вечерний сумрак. Пылали костры. На фоне колеблющегося
пламени мелькали длинные тени людей в остроконечных шапках. Где-то
рядом пасся табун лошадей. Хруст травы и глухие удары копыт о землю
доносились из темноты. В глубине стойбища вздымалось к небу пламя
двух огромных костров. Номады пировали. Они праздновали примирение
родов и радовались. Повод для ликования им подарил
я.
Удачно завершив дело в
Мирмекии, мы, не медля, вернулись к стойбищу Напариса. Там,
пользуясь гостеприимством вождя номадов, перекусили, напоили
лошадей и отправились к похитителям его дочери.
Пока ехали, я уговаривал
разгневанного родителя не ссориться с соседом. Пригласил
присоединиться ко мне в походе на меотов и намекал, что будущий
зять, если тоже пойдет со мной, вернется с той войны
богатым.
И как же я удивился, увидев
селение Напита! Это стойбище выглядело побогаче, чем у того, кто
недавно обвинял соседа в бедности: между повозками располагались палатки, сделанные из
грубой конопляной ткани, натянутой на вбитые в землю, связанные
вверху жерди. Под надзором верховых паслись табуны коней и стада
рогатого скота и овец. «Наверняка и воинов в этом стойбище больше,
чем нас…» - подумалось мне, едва я окинул взглядом стоянку
кочевников.
В этом я
вскоре убедился. Навстречу вышла полусотня пастухов. Видя,
как нас мало, они не сели на коней, но гориты с луками на плечи
надели. Сражаться в мои планы не входило, и я личным примером дал
сигнал спешиться.
Сближались
мы неторопливо, вдруг из толпы встречающих воинов выбежала
девушка.
- Пита! –
она с криком бросилась к Напарису.
Он схватил
дочь в охапку, прижался щекой к ее щеке и окаменел.
Я смотрел
на ее белое, красивое лицо, кое-где тронутое точками веснушек.
Задорный носик, розовые губы и черные, мягкие кудри – не в отца.
Наверное, такие были у матери. А глаза! Таких синих-синих, лукаво
прищуренных, сияющих глаз мне видеть не приходилось. Лучше бы и не
смотрел…
- Поехали
домой! – сурово сказал Напарис.
- Отец,
зачем ты меня принуждаешь? – зарыдала она у него на плече, а номад
тут же растерял всю свою решимость, смутился.
Молодой
воин вышел из толпы соплеменников и, остановившись в шаге от отца с
дочерью, сказал: