Подходя к заимке, Ставр немного остыл от гнева, туманившего взор после встречи с боярским сыном. В избушке, вросшей в землю, крытой корьем и землей, топилась печь. Дым выходил из открытой настежь дощатой дверцы. На кольях, расставленных у плетня из ивовых прутьев, колыхался на ветру невод. Заимку поставили на холме, откуда открывался вид на широкую Двину. Ветер сгонял комарьё, мошкару и дым в низину.
Ставр с горечью подумал: верно, мать не убрала невод, помня об отце. Наверное, ей было легче так. Будто Боян ушел на ловлю и скоро вернется. Но отец не придет. Никогда.
Из клети выглянула девушка в белом холщовом платке, которым она подвязала русые косы. Гибкий стан ее был схвачен домотканым передником с поясом, на котором висели ножны охотничьего клинка. Охнула.
– Ставрушка!
Ставр истово поклонился в пояс, как заведено было.
– Здрава будь, сестрица Снежана.
Снежана не знала – плакать или радоваться. Засуетилась, сорвала рушник с ветки у входа, кричала, возвращаясь в житло.
– Матушка, матушка Малуша, Ставр пришел… Радость-то… радость…
Показалась нестарая еще, сухая и высокая женщина. Бледная, в грубой сермяге. Жили одни глаза на ее открытом лице – большие, голубые, опушенные длинными ресницами. В молодые годы красотой славилась Малуша.
– Ставрушка!
– Мама!
Мать обняла сына, прижалась к его обветренной щеке. Сухая, прозрачная от болезни рука гладила непослушные вихры Ставра.
– Вот эконом разрешил покинуть двор боярский… А жита… не дали, не заработал ни зернышка. Валент жаден не в меру, – только и смог сказать Ставр. Сердце сжалось от горечи при виде нищей избенки и матери, с трудом, он заметил, державшейся на ногах. Ставр сокрушенно вздохнул. Снежана тревожно глянула на него. Мать опустила плечи, зашлась в кашле. В ее груди клокотало, руки тряслись.
– Ничего, ничего, Ставрушка… – улыбнулась мать Ставру, наказав дочке, – Снежана, пора вечерять, уха, кажись, поспела совсем…
В избушке было дымно и черно. Свет очага озарял плахи, покрытые густым слоем блестящей копоти. Над огнем кипело варево: капли с шипением скатывались по стенкам подвешенного котла. Мать разложила на дощатом столе липовые ложки, налила ухи в большую глиняную мису.
Сестра подала каравай. Оправдывалась, пряча руки под передник.
– Не взыщи, братец.
Мать, будто невзначай, подвинула нож Ставру – старый, зазубренный, отцовский. Ставр вспомнил, как отец брал нож, чтобы бережно пластать хлеб. Кому теперь раздавать ломти?