Чаек оказался славный. С мятой, ромашкой и другим каким-то
ароматным сеном. Зажаристые, сочные внутри чебуреки так и таяли во
рту. Света поначалу надкусывала угощение, оттопырив пальчики, но,
распробовав, стала уминать пирожки за обе щеки. Видно, все же она
кровей голубых, и мать ее домашней выпечкой не баловала.
Семен между разговорами улучил момент и опустошил стопку.
Крякнул, занюхал кусочком ржаного хлеба, но в рот его не отправил.
Блюл старинную традицию — после первой не закусывать. Только у нас
первую чарку всегда занюхивали. Не всегда хлебом-снедью, при
отсутствии оных можно и головой соседа или собственным рукавом, на
худой конец.
— Помогите, соседи! — за калиткой возникло зареванное лицо,
женщина в белом платке и перепуганными глазами.
— Что случилось, Настасья? — спросил Семен.
— Васька убьется, боюсь.
— Как – убьется?
— На березу залез, а обратно не может.
— Так пошто он туда, дурень, вскарабкался?
— А я почем знаю?
— Вот дурной у тебя мужик, и как прикажешь нам его
доставать?
— Да не мужик это, а кот.
— Тьфу ты, напугала. Мужика же твоего тоже Василием кличут. Где
ж ты видела, чтобы коты об землю разбивались? Пущай сидит.
— Так уже с утра там торчит, — всхлипывала Настасья. — Канючит
тонким голосом, на помощь зовет. Сердце разрывается, жаль
животинку. А Василий мой на рыбалке.
Семен поскреб проседь редкой бороденки:
— Есть у меня лестница, но, боюсь, коротковата будет для
березы-то.
Я встал из-за стола:
— Пойдемте посмотрим, как животному помочь.
— Добро, — кивнул Семен. — Я с тобой. Не скучайте дамы, -
повернулся он к Свете и к жене. Мы скоро. Скотину спасти надобно.
Грех на скормление воронам Ваську оставлять.
Дачный домик, где блажил Васька, оказался через три усадьбы.
Вокруг тонкой березки уже собралась ребятня, разрабатывая план
спасения.
— А давайте в него картохой пульнем, — предложил рыжий и
вихрастый. — Он испугается и слезет.
— Я те ща пульну! — Настасья изловила несостоявшегося живодера
за ухо и завела руку по дуговой траектории, придав пацану
ускорение, дабы тот поспешил удалиться. — А ну, кыш отсюда! Нечего
зенки пялить. Цирк нашли!
Затем посмотрела наверх. В сотый раз покыскала, погрозила
кулаком древесной кроне, попричитала, а потом, опустив глаза к
земле, слезно проговорила:
— Что же делать-то? Три часа уже сидит…