— А чихает, я так понимаю, соседский кот? — я хитро прищурился.
— Или все-таки ваш?
— А вы чаю хотите? — неожиданно выпалила хозяйка. — Пойдемте на
кухню.
— А варенье малиновое есть? — спросил я.
— Есть.
— А клубничное?
— И клубничное найдется.
Я для виду кивнул. Ее проснувшееся гостеприимство и рвение
увести меня из спальни настораживало все больше и больше.
— Хорошо, — я, вроде бы, покорно направился к выходу из спальни,
но, проходя мимо шифоньера, резко остановился и рванул его дверцу
на себя.
От неожиданности Ксения, которая буквально не сводила с меня
глаз, вскрикнула, а внутри полированного ящика кто-то ойкнул.
— Вылезайте, товарищ кот, — я выпустил из гардеробных недр
полуголого (в одних ситцевых трусах) парня, золотистого, как
неспелый одуван. С сияющей желтизной пушистой копной на голове,
россыпью веснушек на испуганном, немного детском лице.
— В прятки, деточка, играешь? — строго прищурился я на создание
примерно лет двадцати от роду. — Или воруешь чего?
— Да вы что, товарищ милиционер? — худой парень смотрел на меня
во все глаза, а сам на ощупь выуживал из шифоньера свои вещи
(модные брюки в полоску, рубашку в индийский огурец — пижон,
однако). — Я так… В гости зашел к Ксюше.
— А откуда ты, голышок, знаешь, что я из милиции? А по гостям ты
всегда без штанов шастаешь?
— Да я же слышал ваш разговор, — парень уже застегивал рубаху и
косился на раскрасневшуюся Гребешкову. — В шкафу все хорошо слышно.
Только пыль нос щекочет. У меня аллергия на пыль, вот и чихнул.
— Паспорт, гражданин, мне свой предоставьте, личность будем вашу
от платяной моли по документу отличать.
— Нет у меня паспорта с собой, — растерянно пробормотал
“одуванчик”, его руки застыли на последней пуговице. — Не имею
привычки везде носить с собой такой важный документ. А фамилия моя
Воробьев. Борей зовут.
Видок у него был встрепанный, и вправду, как у того воробья, но
все-таки говорил он довольно твёрдо.
— Что ж… Боря. На трусах у тебя клейма нет и на груди не
написано, что ты действительно Птицын.
— Воробьев…
— Да, конечно… Придется тебе с нами в отделение проехать.
— Как в отделение, зачем? — Боря аж присел на кровать. — Я же не
сделал ничего. Ксюха! Ну скажи ты им, что любовь у нас с тобой
приключилась! Зачем в отделение-то? За это что, судят, что ли?
— Ясное дело, зачем, — сурово проговорил я. — Вы, гражданин
Синицын, теперь главный подозреваемый.