–Свистулька!
–Вертихвостка!
–Что, она там поселилась? Ведь вчера уже была! Я все
заметила!
–Смотри, Краслен! Глядишь, ни с теми свяжется…
–Товарищи, спокойно! – объявил Спартак Маратыч. – Воздержитесь
от подобных обвинений! Следствие решит!
–Вот именно! – вскричал Краслен взволнованно. – Чего у
Аверьянова не спросите, где был?! А?! Тоже мне работничек!
Надутый Аверьянов бросил на Краслена взгляд, исполненный
презрения, но смолчал. На лицах товарищей он и без того читал
мрачное подозрение на свой счет.
–Кто бы ни был тем вредителем, – сказал Спартак Маратыч, – его
цель ясна и очевидна. Он хотел не дать нам сделать пятилетку в
нужный срок, сорвать ударный план. Мне кажется, товарищи, что нужно
показать этому гаду, сателлиту капитала, всю решимость, всю
сплоченность нашего коллектива! Предлагаю мобилизоваться и принять
наш встречный план! Пятилетку в тридцать месяцев! Покажем
злопыхателям, на что мы способны!
–Верно!
–Ве-е-еррно!
–Значит, голосуем. Так, кто за?
Единогласно.
–Ребят, а где стаканы? – спросил Делер, появившись на пороге
комнаты с алюминиевым чайником. Держать в жилых помещениях
кипятильники и примусы не разрешалось техникой безопасности, так
что любители гонять чаи на сон грядущий ходили вниз, на кухню.
–Все в столовую забрали. На помывку, – ответил Краслен.
–Ага, – сказал Пятналер. – Отчитали нас за некультурность.
Выговор грозили даже сделать, если сами впредь сдавать не
будем.
–Мать честная… – буркнул Делер.
Поставил чайник на подоконник, поскольку стол был занят, и пошел
искать стаканы.
В холостяцком блоке комбината все было очень прогрессивно и
культурно: чистое постельное белье, кровати с тюфяками, шторы на
окошках (только что из прачечной!), большой красивый шкап, стол,
стулья, радиотарелка в жилых комнатах. Никаких тебе клопов, ни
тараканов, ни матрасов из соломы, ни рогож. Удобства – душевая и
уборная – на каждом этаже. Конечно, электрические лампочки. Короче
говоря, живи и радуйся, не то, что в грязных избах при лучине в
капиталистическое время.
Койки были трехэтажные, и в комнатах обычно жили шестеро.
Краслен дружил с соседями: помимо троих братьев, в комнате с ним
вместе обитали токарь Новомир и поэт с двойной фамилией
Шариков-Подшипников. Он тоже трудился на заводе: выделывал стихи о
глодающих сталь станках, крикливом гомоне болванок и других
прогрессивных явлениях. В то время как на капиталистических
предприятиях только-только стали появляться столовые для рабочих,
Краснострания уже обеспечила трудящихся пищей не только для тела,
но и для того, что при старом режиме именовалось "душой": ни один
завод не обходился без штатных поэтов, художников, артистов,
чтецов. Свою работу деятели пролетарского искусства называли
"творьбой" – смесью борьбы и творчества.