– Дедушка?
Вой перерос в визг, словно одновременно сотню поросят резали.
Она неуклюже сползла с печки и лишь теперь поняла, что комнату
освещают не свечи или волшебный светильник: из окон, раздирая
ночную темень, льется ледяное белое сияние.
– Куды ты встала, егоза? Полезай обратно. Без тебя разобрались.
– Домовой обнаружился у оконца. Ни режущий глаза свет, ни звуки, от
которых дребезжали миски на полках, его не волновали. Задумчиво жуя
пирожок, он наблюдал за чем-то, но Ярину к окну не подпустил. –
Ложись, говорю!
– Что случилось? – Под грудой одеял стало жарко, пришлось
отпихивать их ногами. Жар ушел, одна слабость осталась, завтра
можно будет встать. Ярина не привыкла болеть. После побега Нежки
работы по дому и огороду прибавилось, а матушкины снадобья быстро
ставили на ноги.
– Ничего. Завтра расскажу. Спи.
Домовой забегал от окна к окну, постукивая коготками по стеклам,
те в ответ меркли, пропуская внутрь серебристые лунные отблески. Но
свет Ярину не тревожил, отвернувшись к стенке, она провалилась в
сон-воспоминание.
***
Ярина отложила щетку, отбросила выбившуюся из-под платка косу за
спину, и поежилась. Было зябко. Зима выдалась метелистой, никак не
желала уступать весне свой черед. То приспустит мороз, позволит
вздохнуть свободно, то заново ударит. Прижаться бы к печке, но полы
нужно было доскрести, а потом сесть за оставленное матерью задание
по саргонскому языку. Еще бы успеть рубаху летнюю дошить, но с этим
подождать можно. Матушка спуску не давала, уроки спрашивала строго.
Посевная или покос – обучение она вела без перерывов. Десять зим
минуло после бегства в Заболотье, но учить их продолжали как
боярских детей. Даже Рагдай, появившийся на свет уже в деревне,
хоть и знал о прошлом лишь по рассказам, зубрил даденное.
Тяжело было совмещать уроки с сельской рутиной! Но так
оставалась хоть тень надежды, что когда-нибудь они вернутся к
прежней жизни. Пусть не в Белом Бору, в другом городе, поменьше.
Где не придется гнуть спину от зари до зари, валясь с ног от
усталости. И делать лепешки на муке из лебеды в голодное время. Но
отец и слышать не хотел о переезде в соседнюю Арсею, где их не
достали бы. Настоял, чтобы они осели здесь. И даже обещание с
матушки взял перед уходом, что останется.
– Эй, хозяйки! Есть кто дома? – В окне мелькнуло опухшее лицо
местного бортника.