Ярина чувствовала и боль погибающих деревьев, и тяжесть не
опавших веток на старом дубе, который мечтал сбросить их. Она была
живой криницей и веселым ручьем, который нес воду в тронувшуюся
реку. Она была камнями на границе с мрачным оврагом, которые были
такими старыми, что помнили, как за двумя холмами поднимались ввысь
острые шпили давно исчезнувшего города; они ненавидели новое
соседство и старались беречь лес от бродящих вокруг теней. Она
наблюдала за ворочающейся в берлоге медведицей и непоседливыми
медвежатами. Смотрела за волками, которые из-за деревьев
облизывались на трапезу упырей, грызущих одинокого охотника, от
отчаяния наплевавшего на опасность. Видела, как бредет по лесу
босоногая простоволосая девушка в драной рубахе. И одновременно
Ярина стояла на опушке, глядя на деревню; парила над лесом, который
обнимал со всех сторон гиблые топи и простирался почти к самой
Пустоши; была внутри, чувствуя дыхание каждого лесного обитателя и
тех, кто нарушал покой вверенной ей земли.
Слепящая вспышка перед глазами заставила вскрикнуть, Ярина
ничком повалилась с лавки. Прежде чем сознание померкло, она еще
успела почувствовать, как ожерелье соскользнуло с шеи.
Головокружение было таким сильным, что Ярину долго выворачивало
наизнанку. Домовой хлопотал, подсовывая то ягодный взвар, то
влажную тряпицу, чтобы вытереть лицо, и выглядел он виноватым
донельзя, но ей было слишком плохо, чтобы его утешать. Ожерелье так
и валялось на полу. Наверняка его создатель был великим чародеем,
раз управлялся с вещью такой силы, изначально не предназначенным
для людей. У нее же не получилось ни с первого раза, ни с
десятого.
За каждую попытку Ярина расплачивалась тошнотой и слабостью.
Двух дней бесполезных усилий раньше было бы достаточно, чтобы
бросить все и посчитать себя бездарью, но наследственное упрямство
наконец решило проявить себя.
Минул третий день, и дело пошло на лад: стоило лишь научиться не
распылять внимание, а сосредотачиваться на чем-то одном. Удобнее
всего оказалось наблюдать сверху: лес был огромен, дремуч, живности
в нем бесчисленное количество. И «не-живности» тоже: упыри,
вурдалак, даже парочка мрунов, от вида которых в горле вновь
горьким комом поднималась тошнота. Добросовестный леший мигом бы
сумел спровадить нежить за грань, а потом и замкнуть охранный круг,
здесь же, в еле заметной паутине серебристых нитей, сводом
накрывающей и чащобу, и редколесье, то там, то здесь зияли
почерневшие с краев бреши. Вряд ли они появились из-за ухода
прежнего владельца – если Ярина хоть что-нибудь понимала, то дыры
кто-то намеренно пробил. Оказывается, ожерелье считало ее
владениями еще и топи, где копошились кикиморы и болотники, но эту
мысль хорошенько обдумать она не успела, другое увлекло.