— А ты вообще молчи, я не с тобой разговариваю, магла! —
отрезала Персефона и демонстративно отвернулась. Ну что же, пора
уже развеять последние их сомнения относительно ее
происхождения.
— Больно надо с вами разговаривать! Шовинисты! Никогда не
думала, что волшебники такие же идиоты, как простые люди, и даже
хуже! Да лучше быть маглорожденной, чем такой, как вы! — она
гордо-гордо подняла голову и поскорее направилась вперед, поближе к
старосте. На всякий случай.
— Так она правда совсем-совсем грязнокровка! Фуууу! Панси, меня
сейчас стошнит! — раздался сзади стон блондина Драко.
Старосты довели их до гостиной, назвали пароль («Слава
Слизерину», не то чтобы очень оригинально!), показали, где чьи
комнаты, и предупредили, что через полчаса в гостиную придет декан,
чтобы познакомиться с новичками и объяснить «некоторые нюансы»
жизни в Слизерине. Гермиона решила, что пока что в одной комнате с
Персефоной и еще двумя девочками, явно ее подругами, ей делать
нечего, и осталась в гостиной, в самом дальнем кресле под лампой —
наблюдать за товарищами по факультету, так сказать, в дикой
природе. Наблюдения пока что давали мало: друг с другом слизеринцы
себя вели, может быть, самую малость сдержаннее, чем обычные
магловские подростки. Они так же радовались встречам, делились
впечатлениями о каникулах и вполголоса обсуждали первокурсников. И
если в их разговорах и был какой-либо еще смысл, Гермионе он пока
что был недоступен.
Декан Слизерина пунктуально явился ровно через полчаса после
того, как первокурсники собрались в гостиной после заселения. Это
оказался самый угрюмый человек из всех, кого Гермиона видела за
столом преподавателей. Эффектно взметнулись полы мантии, декан
посмотрел поочередно на каждого из своих новичков, и Гермиона
невольно поежилась под этим взглядом, который, казалось, просветил
ее насквозь.
«И так я тоже хочу уметь!» — восторженно подумала она, едва
отойдя от оцепенения. Декан (Северус Снейп, запомнить срочно!) тем
временем начал вещать о единстве факультета, каких-то там ценностях
и прочей ерунде, которую, как казалось Гермионе, вполне можно было
бы сократить до фразы «новеньких не обижать и в обиду не давать.
Нет, совсем не обижать, а то накажу». Гермиона же начала несколько
стекленеть взглядом — это была ее привычная реакция на переизбыток
пафоса. Из вот этого вот полудремотного состояния ее и вывел окрик
декана: