— Кто? Начальство? — насторожился
я.
— Журналисты.
— И что мне можно будет рассказывать,
кроме того, что вас по голове ударили?
— Правду. Очнулся — гипс. — Он
виновато пожал плечами.
Я представил, как будет выглядеть
правда из моих уст. Дорогие граждане! Я гость из мира победившего
капитализма, которому высшая сущность дала второй шанс и два
таланта и переместила сюда… Доктор, куда вы меня ведете? Что это за
инъекция?
— Просто иначе… — продолжил
оправдываться Гаврилов. — Ну, если всю правду… Табельное оружие,
виноват. Но подвиг мне приписывать нечестно.
Моя челюсть с шумом упала на пол.
Хотелось переспросить, не ослышался ли — я готов поверить в богиню,
в перерождение, в беременную от инопланетян бабку, но не в это.
Мент говорит «нечестно» и
отказывается от халявного подвига, а значит, и от премий, звезд на
погонах и орденов? Твою мать, что за рафинированный мир? «Не надо
мне рассказывать про честного мента, ментов я разных видывал, но
честных — никогда». Раки на горе животы надорвали. Земля, икнув,
сменила полярность. Они тут все такие? Или только Гаврилова в
детстве головой вниз часто роняли?
Я представил себя, эдакого бомжа,
окруженного журналистами, и выругался. Мент понял мою злость
по-своему, похлопал по плечу и сказал с придыханием:
— О тебе теперь в газете напишут. По
телеку покажут. Хорошо же! Конечно, если нечего скрывать. — Он
подмигнул. — Я за одеждой для тебя.
Пока его не было, я набросился на
колбасу. Откусил, прислушался к ощущениям и… зажмурился от
удовольствия. Докторская! Едал я и получше, но накатила ностальгия
— вкус был тот же, что в детстве. Сыр тоже удивил, это был очень
приличный пармезан или нечто похожее. Я покрутил в руках
треугольник кефира и зубами оторвал верхушку. Выпил почти
залпом.
Однозначно, жизнь налаживается.
Теперь они просто обязаны меня отсюда выпустить.
Вскоре вернулся Гаврилов с Тыриным,
капитан протянул мне черные брюки, я поискал взглядом, где можно
переодеться, и плюнул. Они меня голиком видели, вот же проклятая
зажатость! Брюки оказались коротки. Менты переглянулись, и Тырин
сказал:
— Сойдет. По пояс будет
фотографироваться. А футболка пусть эта остается.
— Ему бы причесаться, тащ капитан, —
проблеял Гаврилов, но тот махнул рукой и обратился ко мне:
— Ну что, Александр, готов?
Я кивнул, пятерней пригладил жесткие
непослушные волосы.