Я оказался в кабинете с огромным
деревянным столом в стиле ретро, такими же шкафами. На стуле-троне
восседал он, смотрящий рынка: средних лет мужчина, выбрит до
синевы, на подбородке ямка, кустистые брови пострижены, ногти
наманикюрены, к манжетам белоснежной рубашки крепятся запонки.

Если надеть ему шляпу да сунуть в
зубы сигару, получится мафиозный босс классический. Но куревом не
пахло. Кабинет полнился ароматом дорогого парфюма.
— Ну, рассказывай, — проговорил он с
легким кавказским акцентом, кивнул на стул и прищурился: — Где-то я
тебя уже видел.
Я не стал говорить, что, возможно, в
телеке, устроился напротив хозяина кабинета. На стене над его
головой в том самом месте, где обычно вешали портрет генсека,
красовался… Федор Михайлович. Губы сами начали растягиваться в
улыбке. Достоевский проследил направление моего взгляда и тоже
разулыбался:
— Думаешь, я не знаю, как меня все
называют? — Он кивнул на портрет. — Вот. Писатель, уважаемый
человек, не какой-то там животный.
— Остроумно, — оценил я.
В дверь затарабанили. Не дожидаясь
разрешения, вломился лесовичок, пылающий гневом праведным. Шагнул к
столу и сжал кулак:
— Он не виноват! Они напали, он…
— Присядьте. — Достоевский кивнул на
диван.
Он сказал это, будто тигр рыкнул, —
лесовичок метнулся туда и оцепенел.
— Рассказывай, что случилось, —
обратился ко мне хозяин кабинета.
— Товарищ… Николай продает елки от
лесхоза. К нему подошли двое и попросили увеличить цену втрое. Он
не согласился. Мы немного повздорили.
Достоевский ухмыльнулся уголком
рта.
— Немного… Охотно верю. — Он сцепил
пальцы, украшенные крупными перстнями.
— Отпустите их, я не имею к ним
претензий.
Чего он хочет? «Эмпатия» подсказала,
что первое его желание — поесть, второе — отправиться наконец
домой, его все задолбали.
— А в следующий раз на твоем месте
окажется кто-то послабее. Нет уж. Я за это место отвечаю и не
потерплю на своей территории беспредела.
Он прав. Но и мужиков, доведенных до
отчаяния, можно понять. Вспомнилось ощущение беспомощности, когда
ты вдруг оказываешься на пути катка системы.
Набравшись дерзости, я сказал:
— Товарищ Халилов. Как советский
человек советского человека прошу дать тем товарищам второй
шанс…
Он поджал губы и отмахнулся:
— Отработают до Нового года
грузчиками по очереди — и свободны. Грузчики народ лихой. — Он
смерил меня оценивающим взглядом, зыркнул на лесовичка. — Можете
быть свободны.