Оставив женщину переваривать мою
угрозу, я, вернувшись в сокровищницу, так же не терпящим возражения
голосом заявила:
– Либо ты, Надья, сейчас же
отправляешься к ювелиру и всё исправляешь, либо я докладываю её
высочеству о твоей оплошности. Платить за твои ошибки я не
намерена.
Камеристка, прекрасно слышавшая наш
короткий разговор с горничной, засуетилась. Возможно, она даже
начала прикидывать шанс общего удара по мне с помощью Малены, но
мой спокойный взгляд заставил её веру в лучший исход для них
пошатнуться. Надья принялась бледнеть, но тут вдруг увидела что-то
у меня за спиной и воспряла духом.
– Ах ты, дрянная девчонка, – раздалось
позади, после чего в мое запястье вцепилась старушечья рука. –
Вздумала именем нашей госпожи прикрываться? Вы посмотрите на неё!
Ничего-ничего посидишь опять в чулане, мигом разум
прояснится.
Вот надо было ей появиться именно
сейчас. Гризельда будто чуяла, когда стоит оказаться поблизости,
чтобы уличить меня в коротких вспышках гнева. Теперь можно было не
тратить воздух на слова. Это только раззадорить старую няньку,
поэтому лучшим решением будет промолчать.
Так и не услышав моих оправданий
проклятая карга утащила меня из гардероба под едва слышный ехидный
смех камеристки и горничной. Пусть смеются. Их ошибки никуда не
делись. Когда им дойдёт, что платить за свои козни они будут сами,
вот тогда посмеюсь уже я.
Не сопротивляясь, я плелась за няней
Беллы до боли знакомым маршрутом. Гризельда не чуралась выказывать
своё отношение ко мне, потому использовала любой повод, чтобы
запереть меня в тёмной подсобке. Хоть несколько часов теперь
проведу с пользой. Старая ворона захлебнулась бы в своей желчи если
б узнала, что я просто подыгрывала ей. В день, когда няня принцессы
решила впервые наказать меня подобным образом, мне пришло в голову
сделать вид будто у меня имеется страх замкнутого пространства.
Такое не осталось не замечено. Воодушевившись, Гризельда сделала
это моим личным наказанием, а я от этого только
выиграла.
Едва меня затолкнули в пустую
кладовку, где из мебели был лишь прогнивший тюфяк, я привычно
изобразила сдерживаемый ужас. Но стоило дверям закрыться, как все
эмоции стекли с меня. Старейшина Лейланд обычно ругал меня за
подобное, но в итоге он признал такой навык полезным. Дома я
играла, чтобы казаться “нормальной”, а здесь подражание чужим
эмоциям помогает мне выживать и прокладывать путь домой.