Прикусила губу, силясь припомнить, что вчера было. Да
только все будто в дымке огненной скрылось. Помнила, как хозяин
вулкана приказал покои не покидать, а потом приступ напал. А что же
дальше случилось?..
Снова метнула взгляд на жениха своего. Почему он
здесь, а не в своих покоях?..
Тут будто громом шарахнуло.
Припомнила его руки на своем лице, как молила не
отдавать Старухе-Смерти, как хваталась за него, будто утопающий за
соломинку, как по имени звала, и быстро облизала пересохшие губы.
На них ощутила медово-травяной привкус. И только тогда завеса
памяти приоткрылась.
Прижала пальцы к губам, чтоб удивленный возглас
сдержать, когда увидела полупустой котелок на столике у постели. Да
неужто сам хозяин вулкана выхаживал меня этой ночью? Но зачем?
Одной невестой больше, одной меньше — ему-то все едино…
Снова обратила взгляд на него, исподволь
залюбовавшись ладными чертами лица. Не будь он чудовищем из-под
горы, отнимающим жизни, девицы во всех окрестных селениях глаза бы
друг дружке повыцарапывали за его внимание, а на Ночи Костров и
вовсе страшно подумать, что девицы бы учинили, борясь за право с
ним в танце пройтись.
Тихонько вздохнула и, не сдержавшись, кашлянула.
Тотчас черные глаза с красными искрами в глубине на меня
уставились.
— Живая еще, — только и сказал хозяин вулкана.
Поднялся столь резво, будто и не спал вовсе.
Кивнула, не в силах ответить. Да и боязно стало.
Смотрел на меня хозяин вулкана так, будто уж и сам сомневался,
зачем жизнь мне сохранил.
— Отчего же… — осеклась, потому как голос хрипло
звучал, но все же продолжила: — Мне лекарь из селения микстуру дал…
Обычно она помогала.
Редрик скривил губы, усмехнулся невесело.
— В этот раз не помогла. Отвар пей. — Кивок в сторону
столика у кровати. — Глядишь, до обряда дотянешь.
Широким шагом спешил покинуть комнату, словно
находиться со мной рядом не мог.
— Благодарю тебя, — поспешила сказать
вслед.
— За что благодаришь? — обернулся вдруг и почти зло
на меня смотрел. Казалось, из глаз искры красные летят.
— За то, что жизнь мою сохранил.
Неожиданно вернулся, подошел ближе, протянул руку,
сжал пальцами мой подбородок — запахло горячей смолой — и,
прищурившись, тихо произнес:
— Твоя жизнь мне подарена, невеста, — припомнил мои
же слова, ярко вспыхнувшие в памяти. А последнее слово и вовсе так
произнес, что озноб по телу прошелся. — Я и отниму. Не о том ли
сама ночью просила?