Совсем как… совсем как глаза девицы…
Вспомнил ее приоткрытые коралловые губы, округлые
плечи и белую грудь, вспомнил, как доверчиво на него смотрела
своими ясными глазами, как обнимала его и поцелуями одаривала. За
все время, что в горе этой провел, не встречал таких, чтоб смотрели
на него без страха. Не как на чудовище из-под горы, а… будто он
один из них.
Нет.
К чему думать о том, что давно забыть
следует.
Грохнул по столу кулаком, напугав пьяного моряка, что
под лавку от неожиданности свалился.
Допил медовуху, вытер рот ладонью и, бросив горсть
монет на стол, вышел из трактира. Утро еще только цвет
набирало.
Привычно кинул взгляд на гору, омываемую медным
светом восхода, — она изо всех селений видна была, возвышалась над
ними, напоминая о себе. Дескать, тут я, тут. Занимайтесь своей
жизнью, копошитесь что муравьи, а я свое все одно возьму, как время
придет. Сейчас-то не вился больше тягучий черный дым, пачкая небо.
Затихла проклятая.
Не хотелось Редрику возвращаться. Хотелось до
бесчувствия напиться, но внутренний жар и такого удовольствия не
позволил. Выжег весь хмель, будто и не пил вовсе. И деваться
некуда, кроме как обратно.
Прошел в темную конюшню, поманил своего коня. Тот в
плечо ткнулся, фыркнул. Редрик потрепал верного друга по
шее.
— А я ей и говорю: ежели слезы и дальше лить будешь,
невестушка, не посмотрю на всю твою красу, уйду. — Скрипнула дверь,
и в конюшню двое вошли, ведя в поводу своих животин. — Я жених хоть
куда, а вот кислые девицы никому не по нраву, даже пускай они
старостам дочерьми приходятся. Вон, говорю, Мелиссу вспомни: до
последнего девка улыбалась, хоть и на смерть шла. А ты все ж таки
под венец собираешься.
Имя царапнуло слух. Замер хозяин вулкана,
прислушался, делая вид, что упряжь поправляет. А уж что упряжи на
его коне отродясь не было, в темноте конюшни поди
разбери.
Двое путников начали седельные сумки разбирать.
Хозяин вулкана голову повернул. Тот, что повыше, с кудрями
льняными, плечист был и парень хоть куда. Девицам такие нравились.
И одет, пускай, по-дорожному, но богато — плащ с вышивкой золотом и
сапоги крепкие. Да и конь лощеный, в упряжи серебряной, а в длинную
гриву серебряные же бубенчики вплетены.
— А ты, Арвир, сам ведь за Мелиссой этой приударить
был не дурак, — отвечал его спутник, низкорослый и рябой, но одетый
столь же добротно. — Помню, как едва ль не каждое утро, перед тем
как в лавку свою идти, у нее сайки покупал и зубы
скалил.