Обслуживала их Валечка Истомина, а
белё меняла и делала уборку молчаливая пожилая женщина, очевидно,
глухонемая, поскольку за всё время своих посещений она не
произнесла ни единого звука. Валечка же, напротив, будя их по
утрам, смеялась, что-то рассказывала, суетилась, накрывала на стол,
стоявший тут же посреди просторной комнаты, но стоило Егоровичу или
Сергею что-нибудь спросить у неё за рамки выходящей секретности,
она тотчас округливала глаза и притворно пугалась:
- Ой, ну что вы! Я мало чего знаю,
лучше спрашивайте у тех… - заговорщически показывала она рукой в
спины майоров. – Они всё знают. А я что? Моё дело тряпки, тарелки,
метёлки…
Хоть и дышалось свободнее, хоть и
было у них всё вдоволь, хоть и не вызывали их на допросы и они жили
почти месяц ни в чём не нуждаясь, однако, вся эта мнимая свобода
напоминала им чем-то их секретную базу в первые дни заточения:
такая же непробиваемая стена молчания.
После завтрака обычно друзья выходили
на морозный воздух, гуляли, катались на лыжах, лепили снеговиков,
кормили уток в незамерзающем, с подогревом, пруду, кидая им остатки
завтрака. Им разрешали стрелять по мишеням в специально отведённом
для этого парке. Через каждые сто-двести метров в насаждениях елей,
сосен и берёз располагались беседки, у которых незримо маячили
часовые. Можно было жарить шашлыки и ходить в баню. Новый год они
провели уже здесь, а не на Лубянке, но праздника так и не ощутили,
перешагнув, тем самым, из года 1949-го в год 1950-й. Вещи у них
изъяли ещё при переезде и весь научный консилиум великих умов
страны, очевидно, сейчас ломал головы над их, столь грандиозным
феноменом.
Если возникали какие-нибудь вопросы
по газетным вырезкам, журналам или просмотрам DVD-дисков, к ним
после обеда приходили профессора, заглядывали разные учёные мужи, и
Сергей им объяснял, как пользоваться пультом или базой меню в
проигрывателе. Егорович же постоянно отвечал на бесчисленные
вопросы об укладе жизни конца ХХ-го, начала XXI-го века, экономики,
вооружении, политики страны, в которой уже давно не было социализма
как общественного строя. Учёные охали, ахали, сморкались в
платочки, сокрушённо качали головами и уходили вконец потрясённые,
растерянные и в полном смятении. Как это так, что даже пионерская и
комсомольская организации приказали долго жить? Зато о технологии,
шагнувшей семимильными шагами вперёд, они были в крайнем
восхищении.