-- Донна Имакулада сама считала!
Эти сорок два мгновения просто добили Анну. Она почти перестала
сопротивляться идиотизму жизни, просто плывя по течению и ожидая
отъезда. Послушной куклой двигалась от моления к завтраку, от
прогулки к приему в герцогском дворце. Равнодушной тенью согласно
кивала на гадостные замечания тетушки.
И только внутри тлел огонек сопротивления: «Если там, в
пресловутой Франкии, будет так же, просто сбегу. Не нужен мне этот
паноптикум безумный. Я жить хочу!»
Единственное, что ее поддерживало, человеческие отношения с
Бертиной. Перевести женщину в личные горничные оказалось совсем
несложно. Личной прислуге должны платить из кошелька Анны, и донна
Мариээтта просто предупредила маркизу о лишнем расходе. Тетушка же
герцогиня, напротив, была довольна сохранению в собственном
кошельке этих крох и даже несколько дней благосклонно молчала, не
донимая маркизу.
Бертина не казалась слишком уж умной. Она многого боялась и была
несколько трусовата, это Анна давно поняла. Впрочем, осуждать
служанку Анна не могла: страх попасть под взор Святой Инквизиции
силен был во всех. Священников боялись. Это бросалось в глаза. Даже
те немногие святые отцы, которых встречала Анна, вели себя так, что
каждый ощущал за ними силу и власть. Более того, ее собственный
дядя, могущественный герцог де Веласко, первым почтительно
приветствовал служителей храма. Что уж говорить о простых смертных?
Этот страх витал в воздухе и лип к лицу и мыслям.
Кругозор горничной был сильно ограничен, но в ней остались
человеческие тепло и мягкость. Это позволяло Анне каждый вечер
получать немного свежих сил от бесед с Бертиной. Новоиспеченная
маркиза считала дни до момента, когда сможет покинуть дворец дяди и
иногда со страхом и надеждой думала о новой стране, но до того
момента ей оставалось еще более трех месяцев.
Посещение королевского бала стало для нее еще одним испытанием.
Готовиться к событию начали за пять недель: пришел портной, который
привел с собой шесть женщин, одетых в одинаковые серые платья с
маленькими белыми воротниками.
И фрейлины, и донна Мариэтта с наслаждением обсуждали какие-то
мелкие детали туалета, щупали тяжелые роскошные ткани, которые
прислуга навалила прямо на стол, спорили о достоинствах лионского и
орнейского шелка. Анне было все равно, потому она сказала: