Сестра Аресина молча стояла в дверях, наливаясь дурной
кровью:
-- Я не буду стоять здесь до утра, маркиза! Поторопитесь!
-- Маркиза дель Боргетто, – с ласковой улыбкой поправила ее
Анна. – Ко мне следует обращаться именно так. Я не монахиня вашего
монастыря, сестра Аресина… -- и вновь замолчала.
Сестра постояла еще минуту, как бы ожидая возмущения, ругани или
просьб, потом резко развернулась, хлопнула дверью, снаружи брякнула
щеколда. Ощущения Анны сложно было передать.
Это и тоска от бессмысленного противостояния, и раздражение от
чужой и нелепой озлобленности, и страх замкнутого пространства,
который раньше никогда не проявлялся. Ждать пришлось долго, но
всему бывает конец, и маркиза уловила торопливые шаги нескольких
человек.
Дверь распахнулась и на клочок свободного пола шагнула аббатиса.
За ее плечом высилась сопровождающая, высоко держа трехрогий
подсвечник. Анна прищурилась: после кромешной тьмы глаза
заслезились от ярких огоньков.
-- Не плачь, дитя моё! Я понимаю, что наш монастырский устав
может показаться тебе излишне строгим, но ведь ты даже не
послушница, – Мать Аннабель была серьезна и почти ласкова. – Я
думаю, некоторые послабления для нашей гостьи вполне допустимы…
Анна, страшась промокнуть глаза, чувствовала, как по меловой
маске сбегают слезы. Слушала внимательно и покорно, стараясь не
смотреть на огонь свечи. Аббатиса сочла это добрым знаком:
-- Сейчас приведут твою горничную, нет греха в том, чтобы первое
время она помогала тебе. И завтра можешь не вставать на утреннюю
молитву. Отдохни с дороги, дитя. А днем я приглашу тебя к себе, и
мы спокойно поговорим.
Аббатиса со свитой ушла, дверь больше не запирали, и через
некоторое время в клетушку с трудом протиснулась Бертина с толстой
свечой в руках. Пристроив глиняный стаканчик на стол, принялась
помогать и болтать. Настроение у служанки было гораздо радужнее,
чем у госпожи:
-- .. кашу на ужин дали. Не очень вкусную, но досыта, так что
жить тута можно. Спросили, кто шить умеет. Я отозвалась, направили
в мастерскую. Сказали, завтра с утра и приступлю простыни подрубать
и белье разное чинить. Ну, зато не на огороде пластаться! –
Бертина, уже переодетая в серую хламиду, ловко раздевала маркизу и
торопливо рассказывала все, что успела узнать: -- Еще, сказывают,
скотный двор тут у них знатный, а в воскресный день торги во дворе
производят. Сюда крестьяне, как на ярмарку съезжаются. Ежли
договориться с сестрами, разрешат за денежку и своим добром
поторговать…