Чай мне сделали. Горячий, ароматный. В фарфоровых розетках
подали малиновое варенье и мед. Дамочка с длинными пальцами стянула
с меня всю мокрую одежду и тут же укутала в длинный пушистый
халат.
- Сюда садитесь, дорогой Василий Иванович, - ворковала она,
подставляя стул к жаркой стене. – И вы тоже садитесь, - обратилась
она к журналисту. - Здесь тепло, вы согреетесь. И пейте чай с
вареньем, обязательно пейте. Иначе заболеете. А я сейчас вашу
одежду развешу.
- Я лучше домой пойду, - невнятно возразил я. Тепло
подействовало на меня коварно – стало развозить. Тошнота подкатила
к горлу, и едва я прикрывал глаза, как мир вокруг принимался
танцевать в безумном хороводе.
- Ну, какое может быть домой в такой одежде? Не ровен час
заболеете. Вот просохнет, тогда и пойдете. Да и хмельной вы очень,
как я вам могу такого отпустить? А вдруг вас еще ограбят?
- Да кто меня ограбит? Разве только что китайцы, да у тех кишка
тонка против меня.
- Да хоть бы и китайцы. Подкрадутся сзади, трахнут по голове
камнем и ограбят. Не смотрите, что город – лихие люди и здесь
есть.
И она ушла, унеся с собой все мокрое. На мне остался лишь халат.
Даже кальсонов на мне не было.
Вскоре она вернулась. Чай мною был уже допит, варенье с медом из
розетки вылизано.
- Пойдемте, я вам постель разобрала. Перина там теплая,
пушистая. Пойдемте, Василий Иванович, вам в тепло надо.
Все-таки пьяный человек, это совсем другая личность, нежели
трезвый. Не гуляй у меня в крови алкоголь, не мучай меня приступы
тошнотворных «вертолетиков», я, может быть, и возразил ей, настоял
бы на своем и пошел до дома прямо в мокрой одежде. А так, только
лишь кивнул, уронив голову, и направился во внутреннюю комнату,
развевая полами длинного халата и сверкая белоснежными ляжками. И
стесняться дамочки не стал, скинул с себя теплое и прямо голым
провалился в перину с головой, накрывшись мягким одеялом.
Скукожился в позу эмбриона и, высунув наружу лишь один нос,
моментально провалился в забытье.
Утро меня наказало жутким похмельем. Сильнейшей головной болью,
диким сушняком в горле и тошнотой. Утреннее солнце ослепительно
било в глаза, заставляя щуриться и отворачивать голову. Я и
отвернулся, прикрывшись ладонью и болезненно поморщившись.
- Василий Иванови-ич, - вкрадчиво позвал женский голос откуда-то
из-за спины. – Вы уже проснулись?