«Свободник» постоял еще немного с выражением крайнего
удивления на лице, а потом рухнул навзничь, успев
напоследок дернуть за курок и вспороть длинной очередью
воздух над головой.
Феникс чертыхнулся, бросился к палатке, забрал мешок
с артефактами и устремился прочь из лагеря.
Практически сразу он поднялся на дерево и ловко
балансируя мешком, быстро зашагал по толстым веткам, прыгая,
когда требовалось с дерева на дерево, и всем нутром
ощущая близость еще одной «цепи судьбы». Теперь можно было спокойно
выбираться через северный «коридор» и максимально быстро
топать в сторону Периметра.
Он прошел примерно половину пути до того места, где,
как ему казалось, он с легкостью обнаружит проход, когда
мешок в его руке начал мелко подрагивать. Феникс
с недоумением уставился на него, потом, понимая, что
происходит нечто непредвиденное, медленно опустил на ветку.
Неравномерное подрагивание чего-то в мешке, казалось,
передалось даже дереву: толстенная ветка пол ногами весьма ощутимо
вибрировала в такт необычному рваному ритму. Самое же
удивительное заключалось в том, что плавающая в воздухе
на некотором расстоянии от дерева «электра», вдруг начала
слабо искрить в такт с подрагивающей веткой.
Что случилось потом, Феникс даже толком и не понял.
От «электры» к мешку метнулся тонкий ветвящийся разряд
и человек внезапно оказался прямо в центре бушующего
синего пламени. Жуткая боль пронзила ноги, а потом мешок
просто взорвался, словно внутри были не артефакты,
а противотанковая мина. Человека бросило вверх, как тряпичную
куклу, а над землей встало облако раздробленных
в мельчайшую пыль, артефактов.
Феникс пришел в себя практически сразу. Он лежал
на толстой ветке выше того места, где находился
до взрыва. Страшная боль терзала голову, пульсировала вместе
с биением сердца в груди. Больших открытых ран
он не чувствовал, но серьезные закрытые травмы
и болевой шок, представляли нисколько не меньшую
опасность. Еще толком не понимая, что он делает, Феникс
повернулся на бок, благо ширина ветки позволяла, подтянул ноги
к груди, а окровавленными руками закрыл голову.
Абсолютная чистая боль пронизывала все его существо. И эта
боль, казалось, уносит последние силы, так необходимые сейчас для
восстановления.
Скорее всего, жить ему оставалось считанные минуты, если бы
не тонкая, но крепкая нить, не давшая ему закрыть
глаза и отдаться во власть, уже кружащей вокруг, смерти.
Нить натянулась, завибрировала и даже зазвенела
от напряжения.