Но не лопнула.
Обезболивающий эффект наступил не сразу. Уж очень
много накопилось внутри такой боли, что хотелось разжать зубы
и орать до хрипоты, до разрыва голосовых связок,
до полного беспамятства. Но Штык лишь сильнее закусывал
ворот собственной куртки и терпел.
Но лекарство наконец подействовала и боль предприняла
стремительное отступление по всем фронтам. В этот момент
Штык понял, что счастье — это просто, когда ничего
не болит. Боль перестала терзать его измученное тело
и какое-то время он просто парил в пространстве
с непередаваемым ощущением полного блаженства.
Сколько прошло времени, он не знал. Два часа? Три?
Пять? Военные сталкеры медленно двигались в сторону южного
прохода и, пока Штык плавал в «отключке», вполне могли
устроить по дороге привал.
Постепенно возвращалось нормальное восприятие окружающего
пространства. Все спокойнее и ровнее билось сердце, перестали
пульсировать в такт пульсу, ноги, на смену бездумному
счастью, пришли воспоминания о недавнем прошлом.
А с ними пришел и гнев.
Ощущая, как стремительно возвращаются силы, Штык с каждой
секундой все сильнее ненавидел продажного майора Кратчина
с его послушными до полного скотства
солдатиками-военсталами; тупых и кровожадных бандитов, охочих
до чужих богатств; «свободников», желающих захапать дом
и озеро для себя, не считаясь ни с кем;
помешанных на своих идеях генной чистоты, «долговцев»;
мутантов, что с необъяснимым идиотизмом рвались к озеру,
несмотря на долбаных «долговцев»; дурацкое серое небо, из-за
которого здесь не было видно солнца... И, разумеется, Феникса,
боготворящего свою плесень, погнушавшегося ради построения своего
маленького счастья обречь другого человека на проклятие «цепи
судьбы». Его Штык ненавидел в эту минуту больше всех остальных
вместе взятых. Ненависти было столько, что она уже
не помещалась внутри и, казалось, начала понемногу
выплескиваться наружу.
Как-то само собой получилось так, что он перестал
виснуть на своих конвоирах, а «поймав» ногами землю,
зашагал сам. Понемногу прояснялось в глазах, вернулись
ощущения в руках — они оказались связанными
впереди — все четче соображала голова.
— Товарищ майор, кажись очухивается, — сказал один
из тех, что тащил его под руки.
— А не рановато? — удивился Серый.
— Такую дозу закатали, что до Периметра дремать
должен.