Мотаю головой, пытаясь встать на четвереньки на покореженном
полу такси. С десятой или двадцатой попытки мне это удается.
Чувствую во рту железистый привкус крови, спина между лопатками
ноет от боли, правая лодыжка горит огнем, лоб сильно саднит, а
глаза заливает что‑то горячее и течет дальше – вниз по щекам.
Вытираю ладонью лицо, понимаю, что это кровь, и тут мне в глаза
бьет нестерпимо яркий луч фонаря. Я жмурюсь, закрываясь руками от
света, и слышу приглушенный треснутым, но не разбитым боковым
стеклом такси голос:
– Он здесь! Вроде живой…
– Тогда чего ты ждешь? – раздраженно спрашивает второй голос: –
Стреляй!
Прежде чем мой мозг успевает осознать услышанное, тело само
группируется, ноги выбивают противоположную от врага дверцу, и я
выныриваю из такси прочь.
Мой противник не успевает за мной. Еще бы! Что‑что, а реакция у
меня мгновенная, вторую такую еще поискать. В моем личном деле в
графе «Психологический портрет» так и значится: «В экстремальных
условиях объекту присуща взрывная, интуитивная реакция на внешние
раздражители». Или как частенько ехидно говорит мне Билл: «Вначале
сделаешь, а потом подумаешь». Но в гонках по‑другому и нельзя, а в
обычной жизни я как раз вначале думаю. И вообще я парень довольно
спокойный. «Уравновешенный» – как значится все в том же
психологическом портрете…
За моей спиной слышатся ругань и сухие щелчки выстрелов, но я
уже с другой стороны такси, пытаюсь затеряться среди обломков, что
очень непросто сделать в темноте, да еще с разбитой головой и
травмированной лодыжкой. Вернее, свет, то есть лучи фонарей
преследователей так и рыщут вокруг, – но мне сейчас лучше держаться
от них подальше. Выбираю местечки потемнее, то и дело невольно
проверяя свою многострадальную голову на прочность, и пытаюсь
выбраться из квартиры в общий коридор, чтобы попробовать затеряться
в огромном доме.
Громкие голоса преследователей подстегивают меня. На миг мною
овладевает паника – мне кажется, что их целая сотня, но я тут же
одергиваю себя: у страха глаза велики. Преследователей всего
несколько человек – трое, может, четверо – пассажиры тех самых
«Бутвилей», что зажимали меня в тиски. Пилоты, естественно, не
покинут машины, а остальные боевики еще не успели бы добраться
сюда, даже если предположить, что лифты все еще работают. Нет,
преследователей максимум четверо. Но четверо – это тоже много.
Особенно, если у них фонари и бластеры, а у меня нет при себе даже
ножа. К тому же время работает против меня – того и гляди, сюда
подтянутся остальные, и тогда мне несдобровать.