Где на четвереньках, где ползком двигаюсь подальше от разбитого
такси и мелькающих фонарей. Мои глаза уже немного привыкли к
темноте, я вижу невдалеке арочный проем пустой дверной коробки.
Интересно, что там? Очередная комната или уже коридор?
Оказалась – комната. Явно нежилая, давным-давно брошенная своими
жильцами. Забитая всяким хламом вроде поломанной мебели и
поставленных друг на друга столов, словно ее обитатели пытались
спастись от наводнения. Хотя какое наводнение может быть на такой
высоте? Сюда и водопроводная‑то вода, небось, доходит с трудом…
Ладно, хватит ползать, пора встать на ноги и дать деру.
Поднимаюсь. Вернее, пытаюсь это сделать, но правая щиколотка тотчас
отзывается резкой пульсирующей болью. Да что с ней такое? Неужели
перелом? Или вывих? Вряд ли, я тогда совсем не смог бы опираться на
нее. Ладно, мне некогда разбираться с ногой. Сдерживая стон,
ковыляю вперед, к дальней стене, в которой различаю невесть как
уцелевшую дверь.
Внезапно мне кажется, что темнота в углу шевелится. Я
настороженно замираю, чувствуя, как сердце подпрыгивает и сжимается
в испуганный комочек между ребрами. А из темного угла медленно
выплывает какой‑то бесформенный силуэт с меня ростом, и
неестественный тоненький голосок жалобно просит, дико коверкая
слова:
– Кусшадь даий!
– Кушать? У меня нет! – Неужели это я сказал? Мой голос
прозвучал как‑то хрипло, незнакомо.
– Кусшадь! Мнозо! Даий! – Силуэт все ближе. Теперь он не просит,
он требует. В его голосе появляются хищные, свистящие нотки.
Я отшатываюсь. Холодный липкий пот бежит по телу. Внезапно сзади
раздаются шаги, в комнату врываются яркие лучи фонарей и вопли
преследователей:
– Он здесь!
– А ну стой, падла!
Ага, щас‑с! Позабыв про больную ногу и таинственный силуэт, я в
три прыжка добираюсь до двери, отчаянно надеясь, что она не
заперта. Мне везет – дверь послушно отъезжает в сторону, исчезая в
стене, и я оказываюсь в вожделенном общем коридоре, который, к
счастью, освещен аварийным красноватым светом. Ламп мало, и они
расположены достаточно далеко друг от друга, но даже этой малости
мне хватает, чтобы торопливо осмотреться. Коридор длинный, пыльный
и порядком захламленный, зато на первый взгляд абсолютно
безлюдный.
Поспешно закрываю за собой дверь, заклиниваю ее в пазах каким‑то
металлическим штырем – кажется, ножкой от стула, а в оставленной
мною квартире вдруг раздаются истошные вопли и ожесточенная
стрельба. Меня колотит нервная дрожь, я инстинктивно порываюсь
бежать, сломя голову, дальше, но тут вдруг осознаю, что стреляют
отнюдь не по двери. И в криках боевиков слышится больше паники и
страха, чем злости и ярости. Что же там происходит? Затаив дыхание,
я весь обращаюсь в слух. Но за дверью внезапно наступает тишина.
Любопытство толкает меня открыть дверь и посмотреть, что же там
произошло, а потом я вспоминаю жалобно‑угрожающий голосок: «Кусшадь
даий», и решаю не совать свой нос куда не следует.