Разумеется, Эл не интересовала
алхимия или медицина, ее интересовал портрет и сосед Зульберга, да
к тому же еще друг и компаньон. Зульберг оказался в Брюгге
единственным человеком близко знающим Бешара. Домиником Бешем он
стал по случайности. Край деревянной вывески лавки Доминикуса
Бешера отбило вместе с последними буквами и на обломке осталось
«Beach”.Вывеску не заменили, и с какого-то
времени он для окружающих стал Бешем. В переводе с местного «пляж»
или «морской берег». Происхождение имени оставалось загадкой,
семейство не подсказало вариантов. Эл сочла выбор имени случаем. Ни
над чем так не приходится ломать голову, как над
случайностью.
Зульберг изучал ее, не отрывая
взгляда, и в нем нарастало состояние, которое Эл порой
провоцировала в людях – эйфорическое возбуждение. За притоком
гормонов в кровь наступало состояние невротическое с повышенным
интересом, болтливостью, попытками подружиться.
Перед визитом Эл тоже была
чуть на взводе, что и вызвало всплеск у Зульберга. Она неслучайно
медлила, стоя в часовенке через канал рядом с Захирой. Это был
особый момент поворота событий, ключевое явление, за которым не
будет возможности что-то переиначить, не вмешиваясь в процесс
опять. Острое ощущение опасности возникло и не покидало душу Эл,
будто она идет не на разведку к соседу, а на свидание к самому
Бешару или Бешеру, или Алику. Что сейчас она разрушит его жизнь
здесь.
Она переходила по мосту через
канал, ощущая на лице дождевые капельки. В этом унылом вечере было
столько покоя. Тогда ей в голову пришла мысль, что, как и в случае
с Берном, Доминик, кем бы он по фамилии не назывался, пребывал в
том временном промежутке жизни Брюгге, когда город медленно угасал
не терзаемый социальными раздорами, религиозной резней и нападением
армии врагов. Все это еще впереди, а пока паучок Брюгге спал в
своей паутине экономических связей на перепутье торговых артерий и
поглощал своих жителей в их мирной и тихой жизни.
Пока Эл размышляла в надежде,
что Зульберг оправится от возбуждения, происходило в точности
обратное. Она наблюдала, как нарастает интерес и как в
переполненной мистическими представлениями о мире голове Зульберга
рождается его собственная теория происхождения таинственной
незнакомки в черном.
–Вы же знаете мое лицо? –
спросила она и будто очутилась не в доме аптекаря, а в удаленном за
невидимую границу ином мире, где когда-то ее физиономию узнавали
все более-менее знающие.