Зульберг провел ее сюда, явно не
опасаясь подвоха или предательства. Глядя в его обожающие глаза, Эл
рассудила, что он принял ее за видение, за явление исполненное
мистического смысла.
Она не спешила приступать с
расспросами и поискала по стенам изображение.
– Я хочу увидеть картину, – очень
тихо, вкрадчиво, едва шевеля губами, произнесла она.
Хенрик Зульберг без слов сделал пару
шагов и снял тонкую кисею с портрета на подставке.
Этому изображению было несколько
лет. Легкие черты фламандского примитивизма проступали в технике
исполнения. Доска едва заметно выгнулась, по поверхности уже шел
кракелюр1. Зульберг понял, что изображение темнеет и принес его
сюда, чтобы почистить. Следы его работы уже виднелись на лице и на
кисти, державшей тонкую травинку, и на надписи, которая вязью
тянулась сверху. Эл ее узнала, она была на часах. Внимание
прикипело к нехитрой детали. Край травинки припал к нижней губе
девушки на портрете и, казалось, что она ее едва зажала губами. Из
одежды только тонкая рубашка в голубом тоне.
Катерина назвала ее «Девушка в
голубом», а Этьен Пелие нашел время занесения картины в каталог
Службы времени. До даты, которая еще не наступила, и никогда
позднее или ранее историков искусства не интересовал этот портрет
незнакомки в голубом. Ее не существовало. Не рассмотри Эл те часики
в Берне, не узнала бы очевидного единства двух композиций.
Изменился стиль под эпоху, но не лицо и краски, не поворот головы.
Исчезла травинка, вместо нее девушка на часах держала в пальцах
маргаритку.
Эти переживания вернули Эл в Берн.
Канитель последнего времени исчезла в небытии, словно театральная
буффонада закончилась, и кривляющиеся актеры схлынули со сцены
жизни. Осталась тишина часовой мастерской, поздний вечер и его
глаза. Эл никак не могла забыть мимолетные мгновения до
выстрела.
– Он здоров? С ним все в порядке? –
вырвалось у нее, словно Зульберг понимал, о чем она думает.
– Он, как обычно, немного, печален,
миа донна, – ответил этот завороженный ученый муж.
– Передайте ему, чтобы был
осторожен. Ему угрожает опасность, – сказала она и повернулась к
лестнице.
Острое желание уйти, догнавшее ее от
часовни сомнение уничтожили намерение. Ей уже не нужно что-то
узнавать. Ту нет Алика, только Доминикус. «Твой мужчина оставит
тебя», – из глубины времени протянулся шепот Матон. «Он так решил»,
– вторила хрипотца голоса Кикхи.