– Не хотите говорить о прошлой ночи,
молчите, если уж вам так велит ваша совесть. Расскажите мне о нем,
герр Хульфнер. Все, что знаете. Пожалуйста. Как вы познакомились? –
попросила Эл.
Он сел обратно, закрыл записи и
положил крепкую руку поверх трепанной обложки, другой рукой
потеребил ленточку, брови его несколько раз сошлись и разошлись.
Невидящие глаза изучали что-то в пространстве воспоминаний.
– Десятка полтора лет уже. Ехал я в
Ле-Кокль, к тамошнему знаменитому мастеру- механику, да случайно
угодил в рекруты, силой меня забрали и так и утащили. Оказался я аж
в самой Франции, а старуха моя и сын тут остались. Послужил я в
Дижоне, а потом в Виши. И вот где-то под деревушкой Тюрню я сильно
захворал. Лекарю было некогда. Бросили меня в сарае помирать.
Очнулся я как от смерти, рядом монах какой-то и вот он. Выходили
они меня на пару. Я признался, что хочу дезертировать, все равно я
труп. Он тоже показался мне беглым. Я его так и не поймал, не
подловил на слове. Он сказал, что желает перебраться в наши земли и
смыслит в науках. Славный путь мы тогда проделали. И мальчик уже
был при нем. По пути мы разошлись. Он отправился в Нёвшатель, хотел
изучать часовое дело, а я сказал, где меня найти, если захочет
заглянуть в гости, точно сказал, куда и как добираться. Я вернулся
в свой любимый Берн. Меня уж тут похоронили, спасибо соседям не
дали жене и сыну умереть с голоду. Я снова открыл мастерскую и уж
больше из города – ни ногой. И вот года через четыре, может пять
лет, Доминикус меня нашел. Зима была, тем летом померла моя жена, а
сын женился и решил податься в камнерезное дело, в мастеровые, не
лежала его душа к слесарному мастерству, ну никак. И добрая же была
та встреча. Не оставил меня Господь в одиночестве и печали. Друг
верный и партнер по делу, и мальчик при нем подрос. Как второй сын
мне Иоган стал.
Герр Хульфнер заплакал. Слезы
терялись в складках на лице. Он налил и глотнул еще вина, чтобы
успокоиться, достал платок, протирая глаза, заговорил словно с
середины:
– Ох, что же мне теперь одному
делать... Ох. Деньги на старость есть, но я же умру с тоски.
Один.
Он подавленный и растерянный
позволил положить руку на его натруженную ладонь. Эл слабо пожала
ее. Герр Хульфнер поднял на нее мокрые глаза и хлюпнул носом.