еста, где они оба становились для всех вокруг совершенно
невидимыми.
Медленно, как в страшном сне, Евграф
Галактионович перекатился на спину. И увидел прямо над своим лицом
блистающую синеватой сталью финку. Её сжимала рука, на которой
желтела длинная, почти до локтя, брезентовая перчатка.
4
Николай вчитывался в строки докладной
записки, которую в 1933 году составил на имя Глеба Бокия некий
сотрудник ОГПУ с ничего не значащей для Скрябина фамилией
Кожемякин. Тот писал:
Довожу до вашего сведения, что
Абашидзе О.Т., сведения о котором вы запрашивали, действительно
состоял на службе во вверенном мне отделении Объединенного
государственного политического управления с 1932 по 1933 год.
Однако могу сообщить это лишь на основании документов, имеющихся в
кадровом управлении. Ни я сам, ни иные сотрудники вверенного мне
отделения не могут вспомнить упомянутого Абашидзе О.Т., дать его
словесное описание или припомнить какие-либо события, с ним
связанные. Я склонен думать, что Абашидзе каким-то образом ввел в
заблуждение работников отдела кадров, вследствие чего были
составлены документы о его службе, не соответствующие
действительности. Однако в личном деле упомянутого Абашидзе
сохранилась его фотография, которую я вам и высылаю.
С фотокарточки, приложенной к
докладной записке, смотрел молодой грузин с большими печальными
глазами – имевшими, впрочем, и несколько надменное выражение.
– Дар отведения, – пробормотал
Скрябин. – Редчайший талант. Вот почему Бокий позвал его в
«Ярополк»!..
Скрябин отодвинул от себя личные дела
сотрудников «Ярополка» и раскрыл папку, в которой хранились
немногочисленные материалы по белорусскому делу.
Первой он увидел газетную вырезку со
статьей, датированной 25 апреля 1939 года. Заголовок статьи был –
«Погодный феномен в социалистической Белоруссии». И Николай
только-только успел её прочесть, когда на столе у него зазвонил
телефон.
Почти никто не знал о том, что
старший лейтенант госбезопасности находится сейчас здесь – в своем
небольшом кабинете, сплошь заставленном шкафами с книгами и
артефактами. Формально Валентин Сергеевич отправил Николая
догуливать отпуск, который тот недоиспользовал в июне. Позвонить
ему сюда могли только Лариса Рязанцева или Михаил Кедров – который
сейчас пытался выяснить, чем занимался инженер Хомяков, когда уже
отбыл с Казанского вокзала, но еще не прибыл домой.