Великанов – удивив Скрябина – коротко
кивнул:
– Видел. Данилов мне его
продемонстрировал. Мы с ним, видите ли, совершили обмен. Так
сказать, quid pro quo. Баш на баш. Я
ему рассказал одну историю. А он показал мне
это.
– Что за история? –
спросил Миша.
– Напрямую связанная с белорусским
делом. Тем самым, из-за которого теперь и разгорелся сыр-бор. Я
раскопал в минском архиве сведения об одном предке Семена
Соловцова.
– О его деде, который тоже замерз?
Надо полагать, и его в 1888 году окунули в цистерну с жидким
азотом? – спросил Скрябин.
Он продолжал прислушиваться к звукам
в архиве. Беготня там сменилась каким-то топтаньем – как если бы
некто в одиночку вальсировал, не сходя со своего места.
Федор Великанов пристально посмотрел
на старшего лейтенанта госбезопасности, потом ответил – без
улыбки:
– Да нет, не в цистерну. И, упреждая
ваш вопрос: я не знаю, кто подбросил Назарьеву ту версию. Насчет
жидкого азота. А история, – теперь он повернулся к Михаилу, –
действительно связана с Артемием Соловцовым. Дедом Семена
Ивановича. Причем она – эта история – известна практически всем.
Хотя имен её участников никто не знает.
– Ну, вы нас заинтриговали, – сказал
Николай; в библиотеке перестали топтаться, и он – почти не отдавая
себе в том отчета – перевел дух. – Так что мы рассчитываем от вас
эту историю услышать. И собираемся всё запротоколировать.
Миша Кедров в подтверждение этого
чуть приподнял свой блокнот, в котором открыл чистую страничку, но
тут Великанов удивил их во второй раз.
– Не нужно ничего протоколировать, –
сказал он. – Я уже сам всё записал. И подписал – оформил показания.
Распорядилась ими, как пожелаете.
Он сунул руку в нагрудный карман
рубашки и вытащил оттуда незапечатанный почтовый конверт, на
котором в графе адресата стояла фамилия Скрябина.
– Я хотел отправить вам письмо, –
сказал (бог Тот) Федор Великанов. – Еще до того,
как всё закрутилось. Можете сами посмотреть дату в конце моих
показаний. – И он передал конверт Николаю.
Миша хмыкнул:
– Ну, дату-то вы могли поставить
любую – откуда нам знать, когда вы это на самом деле писали?
Но Скрябин даже не услышал, ответил
ли что-то Великанов. Он вытащил из конверта свернутый вчетверо лист
писчей бумаги, исписанный аккуратным убористым почерком, и стал
читать.
6
История, случившаяся на почтовом
тракте «Санкт-Петербург – Варшава» в феврале 1844 года, получила
широкую огласку,