Насчет мужа он точно ничего не знал. Мне бы тоже
перезагрузиться. Забыть страх и боль, выяснить, куда я попала и что
со мной происходит.
И важнее всего, понять, что мне нужно именно сейчас. Переодеться
и обсохнуть. Мокрую спасенную незнакомку тоже высушить и переодеть.
Небо в облаках, а березовые листья пожелтели. В такую пору
простудиться — дело недолгое.
Поэтому я не упиралась, не спрашивала «куда идем?», а молча
брела за мужиком. Он явно обращался со мной как с больной, но не
ОРВИ, а чем-то душевным — и хорошо. Главное — не как с
преступницей. Кстати, величал он меня странно — по имени-отчеству,
но последнее произносил на своеобразный манер, с ударением на букву
«о». Марко́вна.
А вот и цель недолгого пути. У мостика ожидал старинный конный
экипаж, скромный, на двух лошадок. И почему-то сразу стало понятно:
здесь это не экзотика, а единственное средство относительно
комфортного передвижения.
Я не успела понять, откуда в моей голове всплывает глубинное
понимание, как услышала радостно-взволнованный голос:
— Барышня, сердешная моя! Как напугались-то мы. Это что ж вы
удумали, лишенько?! Топиться, да осенью! Грех-то какой!
— Не зуди, Павловна, — вовсю стуча зубами, велела я низенькой
старушке в затрапезном платьишке и старой шали, накинутой на голову
и плечи. — Подай лучше из сундука сухое. Да не только мне, но и вот
детенку.
И полезла в рыдван. Точнее, в кожаный возок выцветшего желтого
цвета. Скрипучий и облезлый. Или это правильно называется
«кибитка»?
И, только оказавшись внутри, застыла статуей. Даже расстегивать
мелкие-мелкие пуговички на платье перестала.
«Павловна»? Откуда я знаю, что старуху зовут Павловна?! И почему
мужик в колпаке… Еремей? Почему он назвал меня правильным именем,
хотя в зыбком речном отражении была вовсе не я?
Какая-то совсем молоденькая девушка, лишь очень отдаленно
похожая на меня саму в двадцать лет. Бледная, худая, с лихорадочным
треугольным румянцем на щеках. В историческом платье, вполне
подходящем к окружающим лаптям и рыдвану.
Мысли застыли стеклом, а вот руки снова начали двигаться. Только
как-то неловко — освободиться от мокрой, тяжелой и жутко неудобной
одежды оказалось трудно.
— Барышня, голубушка, — раздалось снаружи. — Это что же… это вы
за девкой прыгнули?! Ох, Матерь Божия…
Павловна довольно скоро влезла в закрытый возок и с причитаниями
захлопотала вокруг меня. Помогла стянуть остатки мокрого, полезла в
какую-то корзинку, достала оттуда маленькую бутылочку мутного
зеленого стекла. Бормоча что-то про монастырскую рябиновку, живо
растерла меня этим адским зельем, оказавшимся, судя по запаху, едва
ли не чистым спиртом с ягодной отдушкой. И попыталась одеть, как
маленькую.