Обычно, чтобы не сидеть в духоте и
одиночестве, Филипп забирался на козлы рядом с Данилой, и путешествие становилось
гораздо приятнее. Положение мужика при Филиппе называлось «дядька[1]», сам
себя тщеславный Данила именовал камердинером, а по сути был един во множестве
лиц — и камердинер, и кучер, и лакей, а порой и повар. Человека ближе у Филиппа
не было.
Но сейчас он не мог видеть даже
Данилу, а обычное ворчание вместо улыбки вызывало лишь нараставшее с каждым
часом раздражение.
Внезапно экипаж тряхнуло так, что
Филипп ударился головой о потолок. Раздался противный скрежет, карета
накренилась вправо и остановилась. Снаружи послышалось невнятное бормотание.
— Ну что там ещё?! — Шишка на макушке
настроения не улучшила, зато дала, наконец, повод выплеснуть накопившееся
раздражение.
Бормотание усилилось, перейдя в
причитания. Перечисление святых угодников стало напоминать цитату из церковного
служебника. Очевидно, по-мужицки основательный Данила решил заручиться
содействием как можно большего числа небесных помощников. Филипп с некоторым
усилием распахнул норовившую захлопнуться дверцу и выбрался наружу.
Разминая затёкшие от долгого
«комфорта» руки и ноги, он с наслаждением потянулся и двинулся вокруг экипажа.
Данила, обнаружился через несколько секунд. Он скорбно взирал на перекошенную
карету и лежавшее рядом колесо.
— Что тут у тебя за катастрофия? —
Филипп зябко поёжился — весенний ветер оказался слишком свеж — и с
удовольствием вдохнул полной грудью пахнущий лесом воздух.
— Ось поломалась, — деловито пояснил
Данила, прекративший по пустякам беспокоить святых отцов. — Приехали, княжич…
Он попинал сапогом обломок оси и
уныло махнул рукой.
— И что делать станем? — Филипп тоже
попинал несчастную карету.
— А что поделаешь? — философски пожал
плечами дядька. — Сейчас выпрягу коней, багажею соберу и дале поедем, а
колымагу тут бросим. Только б в сторонку её своло́чь, чтоб не мешала никому.
С большим трудом путешественники
откатили на обочину повреждённый экипаж и выпрягли лошадей. Споро навьючивая на
них немудрящие Филипповы пожитки, Данила продолжал сетовать:
— Вот уж напасть! Вёрст двадцать
всего не доехали до дома-то. Сколь времени потеряли… Уже б подъезжали. Тепереча
засветло не управимся…
Рассеянно слушавший его бормотание
Филипп только вздохнул. Он был бы не прочь дальше идти пешком и задержаться не
на пару часов, а на пару дней. Да и вообще заблудиться в лесу…