Незнакомец сник, словно из него
воздух выпустили.
— Это ужасно… Всё погибло! Если я не
попаду на экзамен, меня выпустят без производства в чин. В солдаты или матросы…
— Он закрыл лицо руками.
Было заметно, что человек этот не
привык демонстрировать свои переживания, оттого отчаяние его казалось
сокрушительным и безысходным. И Филипп невольно ощутил неловкость, не зная, чем
можно ему помочь.
— Если у вас есть влиятельные друзья
или родственники, они могли бы написать прошение, чтобы вам позволили сдать
экзамен позже. Я вам помогу связаться с ними.
— У меня только отец. — Гость
вздохнул горестно. — Он не богат и не влиятелен. Но, конечно, я должен сообщить
ему, что произошло.
— Вы напишете письмо вашему батюшке,
а мой камердинер отвезёт. Быть может, всё не так страшно, как вам видится. Где
вы учитесь?
— В Рыцарской Академии. В Шляхетском
кадетском Ея Императорского Величества корпусе. Я проучился семь лет, со дня
основания, и в этом году должен выпуститься в армию. Скажу честно, я
рассчитывал аттестоваться не ниже чина подпоручика, а если повезёт, то и
поручика. Теперь же…
Он снова тяжко вздохнул. Помолчали.
Наконец, гость поднял на Филиппа настороженные глаза, казавшиеся чёрными в
полумраке.
— Я не поблагодарил вас, сударь. А
ведь вы спасли мне жизнь. — Он приподнялся на локте и протянул князю руку. —
Спасибо!
Рукопожатие, несмотря на узкие и
изящные, словно у барышни, ладони, было на удивление крепким. Филипп улыбнулся
в ответ:
— Думаю, вы переоцениваете мою
помощь. Но я рад, что мы с Данилой проезжали мимо. Кажется, я не представился…
Филипп Андреевич Порецкий к вашим услугам, сударь.
— Ладыженский. Алексей Фёдорович.
Петербургский дворянин. Князь Андрей Львович Порецкий — ваш родственник?
Филипп помрачнел.
— Это мой отец.
— Я часто встречал вашего отца на
балах и куртагах, но вас отчего-то не помню вовсе.
Филипп усмехнулся устало и грустно.
— Сие не удивительно. Я не был в
России восемь лет и вернулся домой только сегодня. И не вполне уверен, что
сделал это не зря.
— Отчего же?
То ли что-то во взгляде гостя,
внимательном и серьёзном, вдруг расположило Филиппа к откровенности, то ли
самый смутный час суток был тому виной, но, сам не заметив, он рассказал новому
знакомцу всю свою недолгую и невесёлую жизнь.
— За восемь лет он прислал мне
одиннадцать писем, в каждом из которых было с десяток строчек. Письма всегда
начинались словами: «Благословение Господне на вас, сударь!» — и оканчивались
неизменной фразой: «Ваш отец, князь Порецкий», — закончил Филипп, глядя сквозь
собеседника невидящими глазами.