— Отчего умерли ваши дети?
— Они рождались слабыми. — Она
судорожно вздохнула. — И Андрей Львович решил, будто это Бог наказывает его за
былые грехи. Знаете: грехи отцов падут на головы детей их… — Она отпустила руку
Филиппа, и он ощутил невольное облегчение. — Он не желает больше иметь детей и
беспрестанно твердит, что скоро умрёт и я смогу устроить свою жизнь с молодым
мужем. Он потерял интерес ко всему и тает на глазах. Если бы родился ещё
ребёнок, он воспрянул бы духом, но он решил, что детей больше не будет, и тихо
гаснет, как свеча.
Княгиня вдруг разрыдалась, уткнувшись
лицом ему в грудь. Привычный сонм чувств — обида, боль, ревность и тоска,
внезапно отступил, и Филипп увидел рядом с собой молодую, милую и не слишком
счастливую женщину. Он осторожно обнял её за плечи, аккуратно гладя по волосам,
как ребёнка.
Когда рыдания стихли, он сказал
мягко:
— Не тревожьтесь, сударыня. Вы можете
считать меня своим другом, если вам угодно. Я не собираюсь враждовать с вами.
***
Всё утро Филипп метался между
чувством долга, твердившим, что он должен немедленно возвращаться к Алексею, и
новым, названия которому не знал. Это, последнее, вслух убеждало заняться
поисками Чихачова в Галерной гавани, говорило, что было бы неплохо разузнать
хоть что-то о Фёдоре Ладыженском, а шёпотом добавляло, что на балу у Миниха
наверняка будут Тормасовы…
К завтраку Филипп вышел последним.
Отец и Мария Платоновна уже заканчивали трапезу. Мачеха бросила на него быстрый
и, как показалось, тревожный взгляд, и вернулась к прерванному разговору.
Кажется, речь шла о полученном утром письме.
— Анастасия Николаевна интересуется,
будем ли мы в четверг у Минихов. — Княгиня налила себе сливок в серебряную
кофейную чашечку.
— Думаю, дорогая, это лишь повод,
чтобы написать тебе, — улыбнулся князь и, обернувшись к Филиппу, пояснил: —
Госпожа Суворцева в курсе всех дел, интриг и сплетен. Иной мне кажется, что по
её сказкам куранты[10]
составляют. Что ещё она пишет?
— В свете обсуждают девиц Тормасовых,
большинство видело их вчера впервые.
— И как же их нашли наши кумушки? —
усмехнулся отец, а Филипп, потянувшийся за молочником, неловко коснулся
горячего кофейника. Рука дрогнула, и на вышитой скатерти расплылось молочное
пятно.
— Все сошлись, что девочки прелестны,
да к тому же завидные невесты. Я чаю, на завтрашнем балу вокруг них будет
виться рой кавалеров. А вы, мой друг? Как вы их находите? Не правда ли, милы?