Всё с той же скрипучей тевтонской
грацией Филипп плюхнулся на колени и прижал к губам тонкие, мелко дрожавшие
пальчики.
Да… на театре его бы, пожалуй,
освистали. Это в лучшем случае. На лейденских ярмарках с бродячими артистами,
что представляли смешные маленькие пьески с танцами и куплетами, публика не
церемонилась…
Впрочем, премьерша[9]
оказалась куда артистичнее.
— Проводите меня в зал, стало слишком
свежо. — Улыбка была нежна, а в голосе, казалось, звенели хрустальные
колокольчики.
Филипп поднялся с колен, и они
неспешно двинулись через парк в сторону парадного крыльца. Он чувствовал, как
полыхают щёки, и был способен лишь нечленораздельно мычать. Впрочем, его
безмолвствие цесаревну нимало не смущало. Елизавета беззаботно щебетала о
театрах и модах, дарила улыбками, и, дойдя до крыльца, Филипп вновь уже
чувствовал себя человеком, а не гипсовой персоной с кувшином.
В нескольких шагах от парадного
входа, Елизавета, окинув взглядом десяток притихших лакеев, что толпились возле
гостевых карет, выпустила руку Филиппа. Театральным громким шёпотом она
сообщила всем заинтересованным зрителям, что в зал войдёт одна, поскольку
«негоже, чтобы их вместе узрели».
И в самом деле, она спешно поднялась
по ступеням и скрылась в доме. Филипп, не вполне понимая, что ему теперь
следует предпринять, помедлил с минуту и двинулся следом. В голове шумело.
Мелко подрагивали пальцы. Что до́лжно делать дальше? Танцевать? Возвращаться
домой?
В бальной зале продолжалось веселье.
Обстановка там царила самая непринуждённая. Хозяина и императрицы уже не было,
а по паркету скользили нарядные пары.
Филипп осмотрелся. Елизавета стояла у
дальней стены, вокруг роились кавалеры. Она оживлённо беседовала, хохотала, блестя
глазами, и была неотразима и беззаботна, словно то, что случилось в саду,
пригрезилось Филиппу во сне. А может, и впрямь пригрезилось?
Объявили менуэт. Елизавета Петровна
двинулась через зал к Филиппу.
— Позвольте ангажировать вас, сударь!
— произнесла она громко.
Все взоры устремились на них. Филипп
поклонился и взял протянутую руку. Некоторое время он был поглощён лишь
танцевальными фигурами, отчаянно боясь сбиться. Ему казалось, что он очутился
на сцене под прицелом сотен любопытных глаз. Елизавета беззаботно улыбалась.
— Зачем вы это сделали? — шепнул он,
когда успокоился настолько, что смог складывать нечленораздельные звуки в
слова.