— Вылезайте! — приказала цесаревна.
Они выбрались из кустов и
остановились друг напротив друга. В темноте Филипп видел лишь силуэт —
затянутый в рюмочку корсаж и широкие фижмы юбок.
— Что же мне с вами делать, верный
паладин? — помолчав, проговорила Елизавета.
— Я понимаю, Ваше Высочество, вам трудно
поверить в столь подозрительное стечение событий, но клянусь, я не шпионил за
вами! То же немногое, что случайно услышал, умрёт со мною вместе! — Филипп
сознавал, что попал в положение гораздо худшее, чем ретирада с царской охоты.
Что ж за напасть такая на него!
— Да, поверить и в самом деле сложно,
но отчего-то я вам верю, — сказала цесаревна задумчиво. — Ежели я верно
запомнила ваш рассказ, вы прибыли в Петербург на днях?
— Три дня назад, Ваше Высочество.
— Коли вы и впрямь случайно оказались
на моём пути, вам лучше бежать безволокитно и держаться от Петербурга подале.
Подле меня обретаться опасно.
— Готов отдать жизнь за Ваше
Высочество!
— На что мне ваша жизнь, — отозвалась
она устало. — Пропадёте ни за грош. Бегите, покамест не поздно.
Внезапно Елизавета, чуть вздрогнув,
скользнула взглядом ему через плечо.
— Впрочем, похоже, уже поздно, —
шепнула она чуть слышно и также тихо добавила: — Обнимите меня!
Неожиданность требования привела
Филиппа в полное смятение, уподобив Лотовой жене[7]:
он застыл, вытаращив на Елизавету глаза. Цесаревна смотрела напряжённо, без
улыбки. Кое-как обретя вновь некоторую свободу движений, Филипп сделал
нерешительный шаг и привлёк её к себе так осторожно, будто намеревался не
обнимать молодую красивую женщину, а переносить с места на место дорогую
китайскую вазу. Елизавета подалась навстречу всем телом, запрокинула голову.
Губы почти коснулись его губ, но не в поцелуе, а в шёпоте, который Филипп
скорее почувствовал, чем услышал:
— Опамятуйтесь, князь. Не нужно
падать в обморок. Позади, из-за кустов за нами следят. Представляйте
влюблённого, поцелуйте меня… Коли поверят, что вы мой новый галант[8], быть
может, удастся спастись и вам, и мне.
Пытаясь коснуться губами её щеки,
сконфуженный Филипп вновь ощутил себя тевтонским рыцарем в железных латах.
Елизавета со смехом оттолкнула его и выскользнула из заржавевших объятий.
— Экий вы, сударь, резвый!
Извольте-ка вести себя пристойно. — Голос звучал весело и задорно, словно не
она только что шептала о спасении. — Покуда и руки с вас будет довольно! — И
Елизавета кокетливо протянула обе пухлые маленькие ручки.